Есть своя символика в том, что книга Константина Бескова «Моя жизнь в футболе» увидела свет весной 1994 года. Получив в межсезонье предложение руководства ФК «Динамо» (Москва) возглавить команду, великий футболист и тренер решил вернуться в родной клуб, на круги своя. Весной 1994 года у Бескова и его «Динамо» премьера на футбольных полях России. Они — тренер и команда — снова вместе, как будто и не было двадцатилетнего перерыва
Премьера и у новой книги Константина Ивановича, рукопись которой была готова еще два года назад. На пути к читателю непреодолимым препятствием для нее являлся финансовый барьер производственных издержек. Но неразрешимых проблем не бывает. Это издание — своего рода подарок футбольного клуба «Динамо» (Москва) и автору, и десяткам тысяч болельщиков.
Книга Бескова «Моя жизнь в футболе» закончена. Жизнь Бескова в футболе продолжается. И, быть может, лучшие главы — не книги, но судьбы — им еще не написаны…
В книге рассказывается о судьбе футболиста и тренера, о жизни в футболе, но не такой, какой она рисуется в сознании болельщика или в приглаженных мемуарах.
Эта книга — откровенный рассказ о том, как на самом деле складывается профессиональная спортивная жизнь, каковы ее проблемы и тяготы. Это и результат обобщения личного опыта выдающегося тренера и его раздумий о развитии мирового футбола, о роли в нем футбола советского.
Литературная запись, интервью, реплики Эдуарда Церковера
Эстетика Бескова
Стендаль в предисловии к «Жизни Наполеона» писал: «Поскольку каждый имеет определенное суждение о Наполеоне, это жизнеописание никого не может удовлетворить полностью».
Это мнение великого романиста справедливо и сегодня, когда речь идет о когорте великих! будь то политики, художники, ученые или любой другой человек, находящийся в эпицентре общественного интереса.
Писать об удивительном тренере и футболисте, приковавшем внимание всего футбольного мира, не менее трудно, потому что Бесков как личность столь ярок и сложен, что нужны современные Стендаль, Манфред или Тарле, способные создать жизнеописание человека, повлиявшего на развитие современного советского футбола не меньше, чем великий корсиканец на историю Франции.
Собранные в этой книге наблюдения и размышления о футболе Константина Ивановича Бескова — замечательные жизненные страницы самого автора. Счастливо сочетая в себе игрока и тренера, футбольного философа и художника, Бесков видит футбол и свою жизнь в нем не извне, с высоты прожитых лет, но и изнутри, в качестве практика, постоянно решающего все новые и новые задачи.
В этой исповеди каждый найдет для себя созвучные мысли: тренер, думающий о том, как создать команду-звезду; игрок — о том, как самому стать звездой и попасть в звездную команду; любитель футбола со стажем испытает ностальгические чувства от прикосновения к событиям давно минувших дней; «фэн» — понимание того, что футбол не исчерпывается скандированием, не самых удачно подобранных наборов рифм.
Свою эстетику, как и великий Станиславский, проживший свою жизнь в искусстве, Бесков пытается строить, опираясь не только на субъективную, но и объективную основу.
Футбол прекрасен не потому, что он нам нравится, а потому, что велик сам по себе. А от того прекрасна и жизнь, прожитая в футболе и во имя футбола.
Любая истинно творческая натура, настоящий художник, великий режиссер, ученый или тренер, войдя в искусство, науку или другую сферу человеческой деятельности, встречает сложившуюся систему ценностей, отношений, взглядов, условностей и в той или иной мере ему приходится адаптироваться к ней. Однако гений идет по другому пути. Он изменяет устоявшиеся парадигмы, ломает устои, приносит новую «философию», которая далеко не всем оказывается по вкусу. Так или почти всегда так поступал Бесков: в сборной СССР, «Динамо», «Спартаке» а также везде, куда ни заносил его «ветер перемен» и собственный мятежный дух.
Особый человеческий и тренерский дар позволял предвосхищать и постигать природу Футбола шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых, открывать вещи существующие, но скрытые от взора большинства.
Бесков живет в футболе, постигая его природу интуитивно, переживая особое чувство вдохновения, озарения, которое превыше разума и холодного рассудка иных коллег-современников, и поэтому кажется чем-то непостижимым, внушенным свыше.
Жизнь автора этой книги в футболе сама по себе произведение искусства и театр, в котором Бесков сам себе режиссер; его партнеры — футболисты и футбольные функционеры, которых ему не всегда удавалось самому выбирать, а зрители — болельщики, которые всегда с увлечением следили за искусством мастера.
Предисловие к этой книге — это не только счастливая возможность высказать благодарность автору от его многочисленных коллег и почитателей, но и искреннее пожелание новых жизненных достижений. Ведь весна-94 — время новой встречи Бескова и -Динамо», а это значит, что большая жизнь в большом футболе продолжается.
А. И. Воробьев, доктор экономических наук,
генеральный директор АО ФК «Динамо» Москва
Самый страшный враг прогресса — предрассудок; он тормозит, он преграждает путь к развитию. Таким предрассудком в нашем искусстве является мнение, защищающее дилетантское отношение… к своей работе.
К. С. Станиславский,
«Моя жизнь в искусстве»
Не люблю распространяться о себе. Но в течение многих лет получаю письма от любителей спорта: «Константин Иванович, почему не пишете книгу о своей жизни в футболе? Хочется знать, как складывалась ваша спортивная судьба, не по слухам, не по легендам и досужим вымыслам, а на самом деле». Коллеги-тренеры советуют: «Написали бы подробно, в деталях, каков путь к тренерской зрелости, как создаются команды, выигрывающие чемпионаты или медали призеров, как угадать в юноше из второй лиги будущего игрока сборной страны».
За что миллионы людей на планете так пылко любят футбол? Понятно: за состязательность. За сочетание спорта с искусством. За то, что футбол — как сама жизнь, он — одно из ее проявлений, и, как в жизни, серьезное уживается в нем со смешным, суровое — с трогательным. За то, что футбол не терпит фальши: плохому игроку не помогут ни связи, ни протекция, ни интриги; зрители не примут плохую игру. За непредсказуемость ситуаций, а нередко и результатов. За то, что футбол никогда не кончается, периодически обновляясь, и никто не вправе назвать себя раз и навсегда сильнейшим. Футбол продлевает людям детство, продолжая для всех возрастов нестрашную игру в войну; у каждой футбольной «армии» — свой флаг и свой штаб, свои стратегия, тактика, тылы, разведка и резервы. Но даже самые тяжкие поражения в этой войне не бывают смертельными и окончательными. Футбол — наиболее логичный и гуманный способ выяснения международных отношений. Победа в футболе рождает национальную, государственную гордость, пожалуй, не меньше, чем победа в войне.
В футбол играет команда. Сообщество людей, в котором успех каждой отдельной личности зависит от стараний всех, и наоборот. Поэтому не может быть преуспевающим футболистом эгоист, эгоцентрист: беречь «себя, любимого» в футболе никак не получается. Одно из непременных свойств души настоящего футболиста — острое чувство коллективизма, общности с товарищами, принадлежности к этому клану, этой мужской семье. Можно быть общительным или замкнутым, эрудированным или несведущим, с чувством юмора или вовсе без оного, — но нельзя не быть командным.
Тот, кто однажды отдаст свое сердце футболу, никогда уже не сумеет полностью с ним расстаться.
Оглядываясь на пройденные семь десятилетий, осмысляя все со мной происшедшее, я решился попытаться выполнить многочисленные просьбы, пожелания и советы — ради пользы дела, ради футбола. Это решение подкреплено надеждой, что мой практический опыт, мои жизненные, игровые и тренерские принципы окажутся полезны тем, кто так или иначе посвящает себя футболу. А возможно, не только им (автор всегда рассчитывает на большее), возможно, совсем не футболисту пригодятся мои мысли, наблюдения и выводы, мои жизненные правила. Лишь поэтому отваживаюсь на столь несвойственное мне предприятие; но уж в таком случае намерен рассказывать обо всем без ретуши и прикрас — так, как оно было на самом деле.
НАЧАЛО
При слове «детство» мысленно вижу окраинный индустриальный пейзаж Москвы 1920-х годов. Жили мы у Заставы Ильича, на шоссе Энтузиастов — второй дом от моста, по которому днем и ночью шли поезда курского направления железной дороги. Чуть наискосок от нашего дома — станция Москва-Товарная; дальше — завод имени Войтовича, а с противоположной стороны нашего двора — «Серп и молот», прежде именовавшийся заводом Гужона. Обитали мы конечно же в коммунальной квартире без удобств: за водой надо было ходить на улицу к колонке, на зиму заготавливать дрова. И вокруг был рабочий люд.
Отец, Иван Григорьевич Бесков, рабочий человек, очень сильный физически и очень немногословный, уходил из дому рано утром и возвращался поздно вечером. Трудился он на разных предприятиях; к моменту, когда я начал играть в футбол за команду «Серпа и молота», отец работал на заводе «Электропровод». Занималась мной в основном мать, Анна Михайловна. Строгая, порой суровая, она контролировала каждый мой, маленького футболиста, шаг. Воспитывала, наставляла, требовала, наказывала, прощала. Поэтому мне и удалось избежать многого плохого, что, к сожалению, вошло в жизнь некоторых моих партнеров-сверстников.
Среди тех ребят, которые играли в футбол, были такие, что жили возле Рогожского рынка, «филиала» печально известной Сухаревки… Кое-кто из них приворовывал на рынке, многие курили, начинали выпивать. Меня от этих напастей уберегли строгость и настойчивость матери.
Мне еще не было шести лет, когда дядя Ваня, Иван Михайлович, родной брат матери, казавшийся мне очень пожилым (ему тогда было около тридцати), впервые повел меня на футбол. Точно не скажу, на какой стадион, но в то время большинство стадионов было на одно лицо: никаких трибун, лавочки вдоль игрового поля, а многие зрители смотрели матчи вообще стоя. Публика собралась самая простая, и одеты все просто и вроде бы одинаково: косоворотки, пиджаки, брюки, заправленные в сапоги… В тот первый «мой» день играла команда «Рускабель» — не помню, с какой командой; этот матч перевернул все в моей мальчишеской жизни, в сознании, мировосприятии.
Я был потрясен, поражен, захвачен футболом — несравненным зрелищем, которое с того дня мог смотреть бесконечно. Защитники били по мячу мощно и гулко, пускали головокружительные «свечки»; форварды чуть ли не прорывали сетки ворот своими пушечными ударами — так мне казалось; голкиперы летали между стойками. И все это богатырское действо творилось прямо на глазах, и никто не мог предсказать, какая команда победит. В тот вечер я, наверное, и стал футболистом. Потому что уже на следующий день вышел на «платомойку» (так звался у нас пустырь, где женщины из окрестных домов стирали вещи) и примкнул к сверстникам, гонявшим за сараями резиновый мячик. О настоящем футбольном, с тугой шнуровкой, кожаными долями мяче мы тогда и не мечтали.
Было у нас несколько футбольных мест. Например, незастроенная площадка между домами № 9 и 11, разделенная мостовой. Играть эта мостовая нам не мешала, хотя падение на ее булыжник было весьма чувствительно. Играли мы двое на двое, трое на трое. А если во дворе никого не оказывалось из партнеров, можно было совершенствовать точность удара: бить и бить мячом в стену дома, который был без окон, следовательно, разбить там было нечего.
Эти пустыри — подлинное футбольное гнездо, где птенцы начинали расправлять крылья. Колоссальный (без преувеличения) объем футбольной работы выполняли мы на этих пустырях: беспрерывная многочасовая игровая практика. А борьба за победу — какая команда скорее забьет в ворота соперника двенадцать мячей — заставляла учиться свободно владеть мячом, быстро и легко делать все то, что полагается и нужно делать на футбольном поле.
Кого из известных, самых заметных футболистов прошлых лет ни спрашивали: «Где начинал?» — ответ был: «На пустыре» или «Во дворе». Григорий Федотов — на пустыре в окрестностях Ногинска, Эдуард Стрельцов — во дворе в Перове, Валентин Иванов — во дворе на Автозаводской улице, Игорь Нетто — во дворе на Сретенке… Да и мастера намного моложе нас, например Олег Протасов, нападающий сборной СССР 1980-х годов начинал во дворе в Днепропетровске.
Помнится, Валерий Воронин, оказавшись вместе со сборной СССР в Рио-де-Жанейро, отправился в свободное время на пляж Копакабана и попытался поиграть с тамошними мальчишками. Выяснилось, что те технические приемы, которые искусный Воронин вполне справедливо считал своим игровым коньком, бразильские мальчишки выполняли между прочим, без какого-либо напряжения, как нечто само собой разумеющееся. Вот откуда вышли Пеле и Гарринча! С песчаных и пыльных полей с самодельными воротами!
Меня спрашивают: в какой степени сказывается природное дарование футболиста? Как и во всяком деле, природный дар, талант — счастливое свойство, помогающее достичь больших высот. Но без соответствующих условий, среды и усилий этот дар не гарантирует мастерства, тем более виртуозности. Способности еще нужно раскрыть и развить. Надо играть самому и смотреть матчи мастеров, запоминая их приемы и действия, стараясь повторить, освоить, отшлифовать.
Мне посчастливилось: условия (пустырь, отсутствие многих нынешних развлечений — телевидения, магнитофонов, дискотек и прочего, чем располагает сегодня подросток или юноша), среда (можно сказать, повальное увлечение футболом моих сверстников и парней постарше, а также простота нравов и интересов) и усилия (много часов работы с мячом) сделали свое дело.
По-видимому, природа наделила меня неплохими исходными данными, потому что лет в десять я был замечен: достаточно взрослые люди стали звать меня в свои самодеятельные команды.
Футболисту необходимо разностороннее развитие. Ему нужно заниматься плаванием и легкой атлетикой, в какой-то степени — и тяжелой (гирями и штангой, пусть не чересчур весомой), развивать глазомер, координацию и резкость движений, реакцию. С малых лет я любил городки — просто любил, не задумываясь о глазомере и точности удара, но и тут природа оказалась ко мне благосклонной. Также лет с десяти взрослые дяди-городошники звали в свои импровизированные команды. Биту мне позволялось бросать с половины дистанции, иначе бы не добросил… Зимой я катался по шоссе Энтузиастов на санках, поставленных на три конька, — там был уклон, я ложился на санки и ехал. Или на коньках-«снегурочках», цепляясь проволочным крючком за рукоять задней двери трамвая или задний борт грузовой автомашины. Увидела бы мать — не миновать мне взбучки. За забором нашего двора проходила заводская, «Серпа и молота», железнодорожная ветка. С ее насыпи мы зимой съезжали на самодельных лыжах, которые мастерили из досок от бочек.
Спортивное развитие в детстве заложило основу на всю жизнь. Обкрадывают себя те нынешние ребята, которые просиживают полдня перед телевизором или видеомагнитофоном, часами дергаются на месте под синкопы «хэви метал», да при этом курят, а то и выпивают: они лишают себя здоровья, радости спортивных состязаний, а некоторые из них безжалостно убивают в себе тот бесценный спортивный дар, которым наделила их природа.
…Вот я, девятилетний, выхожу после уроков на пустырь. Никого из наших еще нет — не беда! Я в одиночку посылаю мячик в стенку, он возвращается, и я стараюсь ударить по нему без остановки или обработки, одним касанием. Он снова возвращается, и я мягко принимаю его на внутреннюю сторону стопы — это один вариант остановки мяча. Другой вариант — грудью. Третий — бедром. И еще, и еще… Останавливаю отскакивающий от стенки мячик всеми способами, доводя выполнение приемов до автоматизма. А теперь займусь отработкой точности передачи: на десять метров, на пять, на пятнадцать, снова на десять. Потом отшлифую удар низом. И навесной. И резаный, крутящийся, обманный…
И так изо дня в день. Кроме того, мы по очереди жонглировали «лямкой» — тряпочкой, в которую завязывали монету или пломбу. Кто больше раз подбросит «лямку» внутренней стороной стопы? Сто раз! Кто больше? И внешней стороной стопы — тоже сто раз! И чтобы эта тряпочка ни разу не упала наземь. Это, так сказать, подсобное упражнение, но оно «работало» все в том же направлении.
Летом 1928 года, перед отъездом нашей семьи на дачу (мы снимали комнату с верандой то в Никольском, то в Салтыковке под Москвой), мать подарила мне настоящий футбольный мяч. Белый, «из лосевой кожи», как утверждал продавец. Мне была прочитана маленькая лекция на темы морали, но ради такого подарка я выдержал бы и долгую проповедь. С маминым мячом я почти не расставался. После каждой игры мыл и чистил его, оттирая зеленые пятна, которые оставляла на его коже трава. И все-таки этот мяч не был для меня открытием, поскольку взрослые, приглашая участвовать в их матчах, уже приучили меня к тяжелым футбольным мячам, и это тоже немаловажный штрих, вклад в копилку, которая зовется «владение мячом, или футбольная техника».
Обычно мы играли улица на улицу. Допустим, наша команда шоссе Энтузиастов — с командой Рабочей улицы, или Старообрядческой, или какой-нибудь Индустриальной. По накалу то были почти международные кубковые матчи. Амплуа не существовало, каждый защищал свои ворота и старался забить мяч в чужие. Между прочим, в обороне мы интуитивно применяли такой современный прием, как коллективный отбор мяча.
Как правило, я забивал больше, чем другие наши нападающие. А случались уличные состязания — до двенадцати мячей в чьи-либо ворота, когда я забивал шесть или семь мячей из этих двенадцати. Да и после, уже выступая за взрослую — четвертую команду 205-го завода (а шел мне тогда четырнадцатый год), забивал больше мячей, чем взрослые футболисты. Когда заводскую команду покинул лучший исполнитель штрафных ударов защитник Константин Громов, эту роль доверили мне, подростку. Рассказываю об этом не из хвастовства, а лишь для того, чтобы подчеркнуть: совершенствуешься тогда, когда целиком посвящаешь себя любимому занятию.
Примерно в те дни я впервые надел собственные бутсы. Мы переехали жить на улицу Школьную, тоже в коммунальную квартиру, но теперь с водопроводом и центральным отоплением, и наш сосед по квартире, горячий почитатель футбола инженер Виктор Булыгин, присмотревшись к моей игре, преподнес вдруг настоящие бутсы, белые с коричневым. Правда, на два размера больше, но я натягивал лишние носки и был счастлив.
Считается, что в современных футбольных школах молодежи (ФШМ) чуть ли не идеальные условия и среда. В 1957-1960 годах я работал старшим тренером московской ФШМ в Лужниках и по опыту знаю, что иные талантливые маленькие футболисты вынужденно бросали эту школу: трудно было ездить через весь город, а некоторым даже из-за города на занятия и с занятий. Целые часы — на дорогу туда, целые часы — на дорогу обратно. Нелегкое испытание для мальчугана, как бы он ни любил футбол. Мы теряем из-за этого потенциальных мастеров. ФШМ нужны в каждом районе, быть может, даже не по одной на район.
Вспоминаю себя учеником младших классов: меня не отвратили бы от футбольной учебы никакие расстояния, никакие дорожные трудности. 1935 год. Узнаю, что в таганском детском парке записывают в ребячьи команды. Устремляюсь туда — тоже не близкий путь. Предстоит, оказывается, розыгрыш первенства Москвы между командами таких парков. Фавориты, как сказали бы теперь, — ребята Краснопресненского парка. Там играют Володя Дёмин (будущий левый край нападения знаменитого ЦДКА), Толя Сеглин (будущий центр защиты московского «Спартака»), Саша Петров (ему было суждено выступать в московском «Динамо»), Коля Эпштейн (будущий тренер хоккейного воскресенского «Химика»). А у нас в таганском парке появился коренастый и лобастый голкипер Леша Хомич. Вскоре меня выбрали капитаном команды таганского парка. В 1936 году мы, таганцы, выиграли первенство столицы. И я был включен в состав сборной пионерской команды Москвы для участия во Всесоюзной спартакиаде пионеров и школьников.
Сверстники мои пробовали себя в разных линиях. Я же всегда хотел играть только в нападении. Забивать! С годами (и по сей день) мои футбольные наклонности и вкусы не изменились, и в тренерской работе девиз остался постоянным: «Атака!»
Казалось бы, футбола мне должно было хватать с избытком. А вот, представьте, не хватало. И когда парни из взрослой, пятой команды 205-го завода (в те годы он звался заводом имени Хрущева) позвали «на всякий случай, вдруг понадобишься на замену», я примчался.
Они играли в IV московской группе. Не ахти какой уровень, но для меня это был очевидный качественный скачок. С мая по июль 1934 года я исправно являлся на все игры этой пятой команды и терпеливо ждал. В конце июля меня, тринадцатилетнего, отлетевшего в сторону при столкновении со взрослым соперником, выпустили на замену — правым инсайдом.
Наверное, приглянулся: с того дня стали ставить на игры постоянно. А ближе к осени — советовать: «Иди в наше ФЗУ, специальность получишь и играть в нашей команде станешь на полном основании».
Приходится признаться: отличником в школе я не был. Что схватывал на лету, в том успевал. А зубрить — не в моем характере; по-моему, именно из зубрил вырастают истинные бюрократы — это я с сегодняшних позиций сужу.
Футбол занимал почти все мое свободное время, но я еще ухитрился увлечься голубями. В наш дом въехал новый сосед, бухгалтер Африкан Копейкин (имя и фамилия подлинные — ну прямо персонаж из пьесы А. Н. Островского!) и первым делом построил себе голубятню. Я помогал Африкану: подносил доски, воду для голубей, чистил клетки. И в конце концов сам не выдержал — завел себе чистых оловянных (так они назывались), монахов, черно-чистых водянок, черно-пегих ленточных — с белой полоской, словно ленточкой, на хвосте.
И при всем том я еще играл в хоккей с мячом. К тринадцати годам катался легко, как дышал. Ходил зимой на хоккейные матчи заводских команд в надежде, что вдруг и тут понадоблюсь на замену — увы, у заводских хоккеистов всегда была стопроцентная явка.
Вскоре меня, фэзэушника, повзрослевшего на год, перевели в четвертую команду 205-го завода. А в 1936-м — аж во вторую, и там проблемы, как попасть в основной состав, не возникало. Я чувствовал, что могу играть и лучше, и в более сложный футбол. Очень хотелось испытать себя в коллективе повыше рангом.
Кстати, ничего зазорного в этом не вижу. Разве переход Рината Дасаева из астраханского «Волгаря» в московский «Спартак» не дал стране высококлассного вратаря? А останься Ринат в «Волгаре», может быть, о нем так и не услышали бы любители спорта в стране, тем более в мире.
Таких примеров множество. Словом, когда наша заводская команда завершила свой сезон, «постучался» я в «Локомотив». Пришел на стадион на Новорязанской улице и сказал: «Хочу в вашу клубную команду». Что ж, поставили меня играть за вторую клубную. И вроде бы подошел, потому что напутствовали: «Приходи к нам на будущий год». У них тоже игры сезона закончились.
Но я был бы не я, если бы стал ждать будущего года. Мне нужен был футбол сегодня, сейчас! У команды «Серп и молот» оставались несыгранными несколько матчей; проведав об этом, я поспешил в эту команду. Благодарен судьбе и коллективу «Серпа и молота»: дали мне сыграть правым инсайдом последние три встречи сезона 1937 года. И половину следующего сезона выступал я за «Серп и молот», хотя пришлось для этого, каюсь, прибавить себе два года, а то не допустили бы шестнадцатилетнего до взрослых игр такого уровня. Ведь то был уже почти большой футбол!
Сказалась закалка с малых лет, все наши состязания до упаду, все наши санки, коньки, прыжки с импровизированных трамплинов, отработка ударов и приемов — все вместе.
Сил хватало, умение росло. Недаром же, полагаю, сам Борис Андреевич Аркадьев в августе 1938-го пригласил меня, семнадцатилетнего, в команду мастеров «Металлург», выступавшую в первенстве СССР. По нынешним понятиям, в высшей лиге. Причем именно пригласил, как это деликатно делал рафинированно интеллигентный Борис Андреевич: «Не согласитесь ли вы, Константин…» Ну, словом, я был на седьмом небе.
Вспоминаю себя в те времена: самый обычный парень. Что еще раз доказывает: каждый может добиться поставленной перед собой цели, посвятив этому всего себя.
Пробовал я в то время играть на аккордеоне, выучил двенадцать мелодий, но виртуоз из меня явно не получался. В клубе завода имени Войтовича записался в музыкальный кружок, выбрав себе кларнет. Опять же что-то выходило, но не настолько, чтобы полностью посвятить себя игре на этом инструменте. Отец отправил меня в школу танцев при гостинице «Метрополь»; у них на заводе «Электропровод» между рабочими распределялись путевки в эту школу, и ему путевку дали, а он — мне.
Танцы пошли у меня резво: чувство ритма вырабатывается у футболистов легко, как бы само собой. Правда, партнерша досталась мне далеко не первоклассная: намного старше меня и к тому же прихрамывавшая… Что ж, трудности только способствовали «оттачиванию техники» в танго, фокстроте, в вальсе-бостоне, в бальных танцах.
Помнится, на чемпионате мира 1966 года в Англии, выйдя на разминку перед началом очередного матча, сборная Португалии по знаку своего капитана Марио Колуны выдала под музыкальную трансляцию великолепный синхронный твист! Мне в тот момент пришла на память школа танцев «Метрополя»: что-то ведь и она добавила в мою копилку футбольного умения.
Смолоду и по сей день люблю театр. К нам в клуб «Серпа и молота» в годы моей юности приезжали корифеи МХАТа и Малого театра: Книппер-Чехова, Москвин, Качалов, Климов, Тарасова, Яблочкина, Гоголева, Турчанинова, Остужев… Всех их я мог, не глядя на сцену, различать по голосам. Но, конечно, глядел во все глаза. Театр вошел в мою жизнь навсегда, причем не только как зрелище, искусство, образное отражение и осмысление действительности — театр повлиял на меня и как на футболиста, а затем и тренера. Но об этом позже. В тридцатые годы я просто смотрел спектакли, игру выдающихся актеров. И впитывал, старался запомнить все произнесенное и совершавшееся на сцене.
Мать приохотила меня к чтению. Постепенно увлекся книгами, с одинаковой остротой воспринимая и «Войну и мир», и «Северную повесть» Паустовского, и «Графа Монте-Кристо». Взрослея, стал отдавать предпочтение серьезной литературе, классике — так складывался характер. Обстоятельный и взвешенный подход к любому делу и явлению становился, наверное, свойством натуры. Но юность есть юность, и я отнюдь не чурался приключенческих произведений — в книгах и на киноэкране.
Еще в те годы заметил, что перед матчем невредно посмотреть кинофильм с хорошо закрученным, динамичным сюжетом, где происходила бы борьба добра со злом и в финале непременно торжествовала справедливость. После такой кинокартины и сам я, и товарищи по команде выходили на поле с особым подъемом, быть может, не вполне осознанным, но очень целенаправленным: побеждать! Я учел это обстоятельство в своей тренерской практике: старался организовывать для футболистов своей команды просмотр чего-нибудь «этакого», остросюжетного и в целом оптимистичного, наподобие «Подвига разведчика», позднее — «Мертвого сезона», «Великолепной семерки», «Каскадеров» или хотя бы «Приключений неуловимых» (но лучше, если фильм — художественное произведение высокого класса). Это становилось своего рода психологическим стимулом, добавляло еще один импульс в систему подготовки к состязанию.
Во второй половине шестидесятых годов, работая с командой московского «Динамо», я пригласил психолога, который выступил перед футболистами с несколькими лекциями о влиянии различных факторов на подготовку игрока к ответственному матчу. Обобщая сказанное, он рекомендовал, в частности, смотреть фильмы именно такого рода, какие я еще в молодости предпочитал интуитивно.
Безусловно, помимо спортивно-прикладного значения, чтение и соприкосновение с искусством всю жизнь были для меня источником духовности, нравственного и интеллектуального обогащения. И вот любопытная деталь: отдавая должное реализму, образности, стилистическим достоинствам произведения, глубине и масштабности мышления писателей — Толстого и Чехова, Достоевского и Бальзака, Диккенса и Хемингуэя, Мориака и Уайлдера, — я ощущаю постоянную внутреннюю потребность все в том же простейшем исходе повествования: чтобы Добро одерживало верх над Злом, чтобы торжествовала справедливость.
ИНТЕРВЬЮ О СПРАВЕДЛИВОСТИ
— Простите, Константин Иванович, что прерываю ваше повествование. Но, поскольку вы коснулись темы справедливости, не могу не задать вопрос. Он, как говорится, ас оплаченным ответом», то есть ответ мне известен. Но хочется услышать его из первых уст: от вас.
В течение всего 1989 года украшением моей квартиры был яркий многоцветный календарь с фотографией советской национальной команды и крупной надписью: «Сборная СССР — серебряный призер чемпионата Европы-88». Приятно было каждый день смотреть на такой календарь и вспоминать перипетии этого турнира. Наша сборная проиграла лишь финальный матч национальной команде Голландии — 0:2. И вот сопоставим: в 1964 году сборная СССР, которую тренировали вы, тоже стала серебряным призером чемпионата Европы, проиграв также лишь в финале — 1:2 — команде Испании, причем не на нейтральном, а на испанском поле, но такого календаря не было. Вместо календаря были оргвыводы… Что же все-таки произошло тогда, в 1964-м?
— Вот, прочтите постановление президиума Федерации футбола СССР от 31 июля 1964 года «О руководстве сборными командами СССР». Храню его машинописную копию. Мне ее в свое время вручили как документ, зафиксировавший мой непростительный провал на тренерском поприще:
«В связи с невыполнением поставленной перед сборной командой задачи и крупными ошибками, допущенными в организации подготовки сборной команды, освободить от работы со сборными командами страны старшего тренера сборных команд Бескова К. И.
Первая сборная команда провела финальный матч с командой Испании значительно ниже своих возможностей и уступила ей Кубок Европы, не выполнив, таким образом, поставленной задачи. Старший тренер Бесков К. И. не смог установить необходимых деловых связей с тренерами клубных команд и тренерским советом, что отрицательно повлияло на подготовку сборных команд страны». Подписи: председатель Центрального совета Союза спортивных обществ и организаций СССР Ю. Машин, председатель президиума Федерации футбола СССР Н. Ряшенцев.
— Следовательно, в шестьдесят четвертом году проигрыш в финальном поединке континентального первенства считался невыполнением поставленной задачи? Однако правы были древние римляне: «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними».
— Обидно, что не дали довести до конца то большое дело, которое мне было поручено. Задача-то была поставлена передо мной совсем иная, чем сказано в постановлении от 31 июля: подготовить сборную команду СССР к чемпионату мира 1966 года. Именно так сформулировал задачу в середине сезона 1963 года, пригласив меня на беседу, председатель Спорткомитета (тогда он назывался Союзом спортивных обществ и организаций) Юрий Дмитриевич Машин. Я сразу сказал ему: «До чемпионата Европы (который назывался в то время Кубком Европы) остается три месяца, отборочные игры на носу». Машин повторил: «Мы вам поручаем подготовить сборную к чемпионату мира 1966 года в Англии. Время у вас есть».
— Константин Иванович, полагаю, было бы уместно как раз сейчас вспомнить ситуацию, в которой пребывала сборная СССР к тому моменту.
— Как известно, в 1962 году на чемпионате мира в Чили наши футболисты вышли в четвертьфинал и проиграли хозяевам турнира чилийцам — 1:2. Затем наша сборная, в которой сохранялся костяк команды, выступавшей в Чили, проиграла в Москве товарищеский матч итальянской «Фиорентине» (той «Фиорентине», которую за несколько лет до этого московский «Спартак» победил на глазах ста тысяч москвичей со счетом 4: 1). Следующий контрольный матч был со сборной Швеции, и снова наших постигла неудача. Сменилось несколько старших тренеров, один за другим…
— Да что ж у нас за поветрие такое: чуть что — снимать тренеров?
— Традиция, наверное… А вот, взгляните, постановление Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР «О мерах по развитию массового футбола в стране и повышению спортивного мастерства советских футболистов», принятое в июле 1970 года: «На состоявшемся в мае — июне 1970 года в Мексике чемпионате мира по футболу сборная СССР выступила неудовлетворительно. Многие игроки команды в решающих поединках показали низкое спортивное мастерство, не проявили необходимых бойцовских качеств и воли к победе…»
— Простите, Константин Иванович, перебью. В каких «решающих поединках»? Был матч четвертьфинала с командой Уругвая — вязкий, тягучий, с добавочным временем. Судейский недосмотр, о котором знает весь футбольный мир, и неосмотрительность двух наших игроков, защитника и вратаря, привели к поражению со счетом 0:1. Мяч возле углового флага выкатился за линию наших ворот от ноги уругвайского форварда. Я разговаривал с защитником нашей сборной Валентином Афониным: он клянется, что мяч действительно пересек лицевую линию. Афонин был рядом, он поднял руки вверх, сигнализируя арбитру, что мяч покинул пределы поля. Ошибка Афонина в том, что он стал ждать свистка судьи и не препятствовал уругвайскому форварду. А свистка не последовало. Игрок сборной Уругвая ввел мяч обратно в поле и без помех направил его в нашу штрафную площадь. Там другой уругвайский игрок принял мяч и беспрепятственно направил в сетку ворот сборной СССР, так как голкипер Анзор Кавазашвили в это время апеллировал к арбитру…
Известнейший наш арбитр Николай Гаврилович Латышев, с которым я беседовал об этом эпизоде, убежден: Афонин и Кавазашвили не должны были прерывать игровые действия; решения на поле принимает судья. С этим нельзя не согласиться. Но, в сущности, произошел казус, экстраординарный случай. А постановление столь ответственной организации — Комитета по физкультуре и спорту — трактует казус как «низкое спортивное мастерство, отсутствие бойцовских качеств и воли к победе».
— Попробую «успокоить» вас еще одним постановлением той же ответственной организации. Протокол № 9 от 8 июня 1961 года: «Футбольная команда «Динамо» (Москва) 2 июня с. г. провела в г. Москве международную встречу с командой Ганы «Блэк стар». Футболисты московского «Динамо» провели игру на очень низком уровне, не проявили должной воли к победе и проиграли со счетом…» Ну-ка угадайте, с каким счетом проиграли?
— Ммм… Если по итогам международного товарищеского матча принято постановление главной государственной спортивной организации, то, наверное, проиграли со счетом 0:7 или 0:8. С разгромным счетом.
— «…и проиграли ее со счетом 1:2. Отдельные игроки: тт. Урин, Федосов, Кесарев — проявили в игре безответственность и трусость…»
— Вот как, даже трусость? Владимир Кесарев, который входил в сборную СССР, был надежным и самоотверженным защитником. Федосов, которого за поистине королевскую игру в нападении и за номер на футболке почитатели называли «Генрихом Десятым». Валерий Урин, забивавший в пору расцвета гол за голом из матча в матч. Это они — трусы?
— «… Руководство Московского городского совета «Динамо» (тт. Дерюгин, Семичастный) и старший тренер команды т. Блинков не проявили… не обеспечили… снизили… На руководителей МГС «Динамо» и команды, не обеспечивших… наложено взыскание». Вот так. А вы — «казус»…
— Нет, я что. Постановление — вещь, конечно, важная. Надо же функционерам от
спорта каким-то образом реагировать на явления окружающей действительности! А то ведь можно подумать, будто они, функционеры от спорта, вовсе и не нужны. Постановление 1970 года оказалось тем более «полезным», что после него наша сборная попала в финальную часть чемпионата мира только в 1982 году. Ну а чтобы по поводу товарищеских матчей принимались грозные протоколы-разносы, — о таком, к стыду своему, занимаясь спортивной журналистикой три десятилетия, не слыхивал. Ах они, такие-сякие динамовцы, посмели проиграть хорошей профессиональной команде из Ганы со счетом аж 1:2! Наказать их непременно, этих трусов-динамовцев! И при случае, если «сверху» поинтересуются, можно отрапортовать: отреагировали оперативно, меры приняты, виновные получили взыскания. Чиновник дело знает.
Ладно, как говорят атеисты, Бог с ними, с постановлениями, Константин Иванович. Есть вопрос к вам. Много лет собираю футбольные справочники, делаю вырезки из газет и журналов, скопилось большое досье. И в этом досье нахожу целый разворот, две страницы журнала «Спорт в СССР» (издание журнала «Советский Союз»), № 7 за 1964 год. Через обе эти страницы проходит крупный заголовок: «Константин Бесков тренирует сборную 1966 года». С чего же начали вы в 1963-м подготовку к чемпионату мира, на который вам не суждено было повезти нашу дружину?
— Оставались считанные месяцы до первых отборочных игр Кубка Европы. Мне нужно было не просто проводить учебно-тренировочную работу. Надлежало заново сколачивать состав сборной.
— Сбои нашей команды на чемпионате в Чили (ничья со сборной Колумбии — при том, что наши футболисты по ходу встречи вели в счете 3:0 и 4:1, слабое выступление в четвертьфинале) оставляли неприятный осадок в душе, вызывали тревогу за дальнейшую судьбу команды. Яшина тогда вовсю обвиняли: дескать, именно из-за него проиграли турнир…
— Ему шел тридцать четвертый год; настроение у Льва было прескверное. Я спросил его напрямик: «Лев, у тебя есть желание играть?» Он ответил: «В принципе есть. Но уж очень горько, тягостно на душе». Тогда я сказал: «Время — лучший доктор. Будем играть!»
Первый сбор мы провели в Воронеже. Я собрал всех тех, кто ездил в Чили: познакомиться с ними, вместе попробовать разобраться в происшедшем на чемпионате-62. Многие игроки сборной были после чилийского турнира морально травмированы, болельщики их жестоко освистывали…
— О эти «великодушные» болельщики… Они освистывали Яшина. Они кричали: «Гуся с поля!» — про великолепного Игоря Нетто, бессменного в течение многих лет капитана сборной СССР, выигравшей олимпийские золотые медали 1956 года и Кубок Европы 1960-го. Своими обидными репликами («Балерина!») они гнали с поля виртуозного Валентина Иванова, когда ему исполнилось тридцать. Три года подряд — в 1966, 1967 и 1968-м — приводил киевское «Динамо» к победам в чемпионате СССР Виктор Александрович Маслов; затем был уволен, вернулся в родное «Торпедо», а когда приехал с ним в Киев, фамилия Маслова, объявленная диктором по стадиону, была встречена стотысячным свистом… Короткая память у многих наших, с позволения сказать, «любителей» футбола. Может быть, и в этом одна из причин того, что теряем мы футбольные таланты, что никак не удается достичь главных высот в этом виде спорта?
— Может, и так. Однако вернемся к сборной 1963 года. Я стал решительно укреплять, реконструировать ее состав, улучшать игру команды. Пригласил Альберта Шестернева, Геннадия Логофета, Виктора Шустикова, Валерия Короленкова, Алексея Корнеева, Валерия Воронина, Анатолия Крутикова, Галимзяна Хусайнова, Рамаза Урушадзе, Эдуарда Малофеева…
Приняв команду в 1963-м, я решил действовать так, как велят долг и верность делу, мое видение игры, мой опыт. Стал создавать «команду своей мечты».
Начали мы с того, что в Одессе провели товарищеские встречи со сборной Японии (выигрывали крепко, один матч окончился со счетом 8:0). Затем пригласили себе в спарринг-партнеры клубные команды Дании, Норвегии, заведомо несильные, дабы победить их наверняка: надо было, чтобы ребята почувствовали, что умеют и могут забивать. Обыграли в Москве «Ференцварош», половина игроков которого входила в состав сборной Венгрии.
Тем временем тщательно изучали своих основных конкурентов в борьбе за Кубок Европы — сборные Италии и Швеции. Сектор зарубежного спорта Всесоюзного научно-исследовательского института физкультуры регулярно готовил для нас информационные вестники: распорядок дня наших соперников, ход их тренировочных и официальных матчей, характеристики игроков, статистика, высказывания мировой прессы об этих двух командах.
Затем мы провели первое свое состязание с национальной командой: в Москву наведалась сборная Венгрии. Сыграли 1:1, игра оказалась весьма полезной, выявила некоторые наши уязвимые места. Наконец настал день 13 октября. Московский отборочный матч со сборной Италии.
Лев Иванович Яшин к тому моменту чувствовал себя гораздо увереннее, чем за три месяца до этого. Но ему предстояло в ближайшее время лететь в Лондон для участия в «матче века» между сборными «всех звезд» мира и Англии. Эта игра была назначена на 23 октября. Яшин взволнованно к ней готовился, и мне не хотелось вторгаться в этот настрой. Я решил доверить охрану ворот голкиперу тбилисского «Динамо» Рамазу Урушадзе. Рамаз был в отличной форме, и я рискнул»
Накануне матча старший тренер итальянцев Эдмондо Фаббри сделал заявление прессе: «Я уверен, что наша команда этот матч не проиграет».
Он присутствовал на нашей тренировочной встрече с венграми. Он исследовал номера гостиницы «Ленинградская», в которой предстояло остановиться в Москве его футболистам.
Изучил меню гостиничного ресторана и пришел к выводу, что нужно привезти с собой в Москву итальянского повара. Фаббри убедил руководство Федерации футбола СССР в необходимости проводить отборочный матч при естественном, дневном освещении, а не вечером при электрическом.
Обо мне Фаббри высказался в итальянской печати так: «Бесков — приверженец современного стиля игры, но скептически относится к широкому маневру нападения, который исповедовали его предшественники».
Каким образом он это вычислил, судить не берусь. Мы ни таких, ни каких-либо других заявлений прессе не делали.
Досье наши пухли изо дня в день, информация тщательно изучалась: кто у них получил травму, кто в какой форме, кто какие результаты показал в различных упражнениях…
Московский матч со сборной Италии мы выиграли со счетом 2:0.
— Константин Иванович, позвольте процитировать газетные рецензии тех лет. «В первом тайме была видна лишь одна команда, советская, — писала об этом матче итальянская газета «Аттилио камориаио». — Бесков решительно изменил систему 4+2+4 на 5+5, встречал парней Фаббри в своей зоне прочно и непоколебимо. Головокружительный темп, предложенный в первом тайме пятеркой атакующих во главе с Ивановым, привел нашу сборную к краху».
А вот мнение газеты «Попполо»: «Ребята Бескова доминировали тактически и динамически…»
Наконец сам Эдмондо Фаббри: «Бесков сформировал атакующую команду, и на этот раз прав был он».
Все итальянские газеты хором говорили о реванше, о том, что в ответном матче на своем поле их «Скуадра адзурра» («Голубая дружина») вполне может отыграться и даже выйти вперед.
Предоставим, однако, слово и нашей стороне, участнику отборочной встречи, центральному защитнику сборной СССР, заслуженному мастеру спорта СССР Виктору Михайловичу Шустикову:
«Пребывание в сборной, работа под руководством такого великолепного тренера, как Константин Иванович, стала для меня да и, уверен, для многих моих товарищей из других клубов страны настоящим университетом… С первого момента Бесков нацеливал всех без исключения игроков на творческий подход к игре, на самое широкое проявление своих индивидуальных качеств, а в целом — на обеспечение широкой наступательной стратегии. Ценнейшее качество Бескова-педагога — внимание к игроку, желание и умение сделать так, чтобы все было ясно. Насколько это дорого и важно, насколько благоприятствует созданию доброй творческой атмосферы в коллективе.
«Ребята, я безоговорочно верю в вас и знаю, что сегодня каждый покажет все лучшее, на что способен», — такими словами напутствовал он нас перед самым выходом на поле. И я счастлив,
что сумел в матче со сборной Италии оправдать доверие и надежды Бескова. Отвечая на вопрос корреспондента, кто из наших футболистов сыграл в этом матче наиболее удачно, Константин Иванович заявил:
«…Порадовал Шустиков. Он сыграл лучше, чем играет обычно, был хорош в отборе мяча, а главное — оказался одним из тех немногих, кто с самого начала не поддался огромному психологическому воздействию обстановки и проявил самообладание, уверенность в себе и спокойствие, которые затем передались его товарищам по обороне». Это цитата из книги В. Шустикова «Футбол на всю жизнь».
И еще позвольте мне, Константин Иванович, описать один забавный эпизод, вам не известный. Он произошел за несколько дней до вашего отъезда на вторую игру с итальянцами.
Сборная СССР, как вы помните, провела собрание в кинозале под трибунами Малой спортивной арены Лужников. Вы разрешили присутствовать на этом собрании нескольким журналистам, в том числе мне и фотокорреспонденту «Недели» Николаю Рахманову. В программе собрания был просмотр кинопленки, запечатлевшей московский матч против итальянцев. Мы с Рахмановым нашли себе места на самой задней скамье; перед нами сидели Яшин, Иванов, Воронин, Шестернев и Метревели.
Необходимо при этом сказать, что Николай Рахманов, окончивший и музыкальную школу, признанный фотохудожник, победитель международных конкурсов фоторепортажа, в футболе не понимает ничего. Когда на экране Валентин Иванов стал устанавливать мяч для выполнения штрафного удара примерно из центрального круга, Рахманов спросил меня: «Это что, пенальти?» И тут вся скамья сидевших впереди нас знаменитостей, как по команде, обернулась посмотреть, кто задает такой «дельный» вопрос. А Валентин Иванов с подчеркнутой любезностью, в которой сквозила великолепная ирония, объявил: «Нет, это не пенальти. Пенальти исполняется с одиннадцатиметровой отметки перед воротами. А это штрафной удар».
Через некоторое время, когда сборная СССР уже вела со счетом 2:0, Коля Рахманов опять-таки довольно громко спросил меня: «Удастся удержать счет? Не сквитают?» На что Валентин Иванов, лучезарно улыбаясь (представляю, какое он получал от этого удовольствие), ответил: «Не беспокойтесь. Так 2:0 и останется».
Когда зажегся свет, вся сборная приподнялась посмотреть, кто это из журналистов так «профессионально» разбирается в футболе. Коля Рахманов был польщен общим вниманием.
А потом я стал свидетелем, как один из моих коллег приставал к Льву Яшину: «Какое у вас настроение перед ответным матчем в Риме?» — «Откуда же мне знать, какое у меня будет настроение 10 ноября», — отвечал Яшин. «Но вы же превосходно выступили за сборную мира, — наседал репортер, — у вас должно быть замечательное настроение!» — «Почему «замечательное»? Почему «превосходно»? — возразил Яшин. — Мы ведь в Лондоне проиграли». — «Проиграла сборная «Все звезды мире», — продолжал настаивать репортер. — Вы ведь не пропустили ни одного мяча». — «Все равно мы проиграли», — подвел черту Яшин. Я тогда подумал: если он даже мысленно не отрывает себя от символической команды, собравшейся всего на девяносто минут, то как же он болеет за дело в родном «Динамо» и в сборной СССР…
— И правильно подумали. «Яшин нас напугал», — признавался журналистам после римского матча 10 ноября ведущий хавбек итальянской сборной Джанни Ривера. Когда Яшин накрыл мяч, сильно посланный Сандро Маццолой с одиннадцатиметрового, римская публика была совершенно ошеломлена и утратила надежду на реванш. В общем, со счетом 2:0 и 1:1 мы итальянский барьер преодолели.
Первого декабря сыграли вничью, 1:1, с командой Марокко в Касабланке. Впрочем, не стану утомлять читателя перечислением матчей, забитых и пропущенных мячей — это шла тренировочная работа, подготовка к поединку со шведами. 13 мая 1964 года в Стокгольме мы сыграли со сборной Швеции вничью — 1:1, неделю спустя выиграли в Москве товарищескую встречу со сборной Уругвая — 1:0, а еще через неделю дома одолели шведов — 3:1 и таким образом пробились в полуфинал Кубка Европы. Предстояло ехать в Испанию, где собирались все четыре полуфиналиста: испанцы, венгры, датчане и мы.
— Прежде чем отправимся в Испанию, давайте перелистаем газетные и журнальные вырезки тех далеких дней? «Франс футбол», издание авторитетное и комплиментами не разбрасывающееся, считало так:
«Бесков выиграл поединки с такими опытными стратегами, как Фаббри и Ниман. Капитально обновив состав сборной СССР, влив в нее свежие силы, он добился того, что команда стала играть интереснее, красивее, мощнее…»
А вот что написал о победе сборной СССР над шведской командой редактор западногерманского журнала «Киккер» Карл-Хайнц Хайман, известный советским любителям спорта (он часто бывал в Советском Союзе):
«Против шведов всегда играть трудно. Это мы знаем лучше, чем кто-либо другой. Но советская сборная доказала, что шведы не непобедимы, их можно «прибрать к рукам»… Первый гол Понедельника оказался решающим для определения характера игры. Он успокоил футболистов советской сборной. А после перерыва ее нападение выглядело опасней и мощней. Впрочем, было мало продольных передач. Такую передачу я увидел только при втором мяче, забитом Понедельником. Третий гол — Воронина — был хрестоматийным. Иванов и Воронин в середине поля дважды обменялись пасами, затем Иванов выдал мяч на свободное место — на ход Воронину, и тот неотразимо пробил. Я назвал бы этот гол самым интеллектуальным во всем этом матче. В тактике советской сборной мне, откровенно говоря, не удалось разобраться. Конечно, она придерживалась схемы 4+2+4, но направление атаки было слишком смещено влево…»
— Не могу оспаривать мнение такого опытного специалиста, как Хайман. Замечу лишь, что схемы 4+2+4 мы придерживались только во время своей атаки. Если же начинали обороняться, то сразу просматривалась схема 1+4+2+3. Воронин отходил в линию защиты, Шестернев становился «последним рубежом» перед своим вратарем за спиной четырех (с Ворониным) защитников, словом, тем, кого итальянцы зовут «либеро» («свободным»), а наши болельщики — «чистильщиком». Место Воронина занимал Иванов.
В промежутках между отборочными матчами мы еще успели съездить в Мексику. Были приглашены участвовать в традиционном турнире «Торнео секстагональ». Кроме нас на нем выступили бразильская команда «Сан-Пауло», югославский «Партизан», мексиканские команды высшей лиги «Некакса», «Америка» и «Гвадалахара».
Стадион в Мехико, вмещающий 75 тысяч зрителей, на каждом нашем матче был переполнен. На «Селекциону русу», как называли нашу сборную мексиканцы, народ ходил с огромным интересом.
Мы выиграли «Торнео секстагональ». Первую встречу, с белградским «Партизаном», свели к ничьей. Одолели все три мексиканские клубные команды. Обыграли «Сан-Пауло» — 4:0. Луис Регейро, игрок знаменитой сборной Басконии, приезжавшей в Советский Союз в 1937 году и познакомившей нас с системой «дубль-ве», посмотрев игры сборной СССР в Мехико, оценил их так: «Селекциона руса — люксус!»
Затем мы совершили небольшое турне по Франции, провели там несколько игр со спарринг-партнерами. И приехали в Барселону, чтобы 18 июня 1964 года встретиться в полуфинале розыгрыша Кубка Европы со сборной Дании. Ее нападение в то время возглавлял известный центрфорвард Оле Мадсен.
Знаете, полуфинал есть полуфинал. Недооценивать противника вообще не стоит, тем более в полуфинале. Датчане не считались тогда футбольной элитой Европы, однако я старался настроить наших ребят на самую трудную борьбу. Не стану пересказывать содержание установки на эту игру: каждый тренер находит те слова, которые кажутся ему наиболее правильными и убедительными в конкретной ситуации. Счел необходимым огласить на собрании команды некоторые высказывания испанской прессы, преподносившей команду Дании «отнюдь не как подопытного кролика, с которым запросто расправится сборная СССР». И почувствовал, что участники нашей команды прониклись ответственностью, готовы сразиться не на шутку.
То были подлинно звездные часы моей жизни. Представьте состояние человека, который занят своим любимым делом, и ему никто не диктует, как поступать, не навязывает своего мнения, не вторгается в его творческие планы. И прекрасно, что жизнь тренера состоит из сплошных забот: тут и медицинское освидетельствование, и взвешивание каждого игрока, и личная беседа с каждым, и лечение травм, и вмешательство в вопросы питания, отдыха, а иногда и в личную жизнь футболиста — настолько, насколько это допустимо. Скажем, у кого-то из игроков ожидается в семье прибавление: тренер может мягко поинтересоваться, мальчика ждут или девочку, как думают назвать. Мол, желаю тебе и твоей семье счастья; надо, чтобы твой сын или дочь гордились отцом, так что сыграй в этот раз в честь новорожденного… Когда в коллективе все ладится, радостное ощущение своей необходимости и общности со всеми участниками работы придает силы и веры в успех.
На пути к полуфиналу Кубка Европы мы, сборная СССР, не проиграли ни одного матча. Мы сплачивались и верили друг другу. Каждый из нас читал в глазах единомышленников убежденность в возможностях коллектива.
…Воронин, Понедельник и Иванов забили датчанам по мячу. Три сухих гола. Для меня это был итог недолгой, но (не люблю чересчур эмоциональные эпитеты) напряженной работы. Для команды — тоже. Команда знала, что наша цель — удачное выступление на чемпионате мира-66. На наших собраниях я ставил задачи конкретные, на ближайшие игры, но всем было ясно, что главное для нас — мировой чемпионат.
Конечно, Кубок Европы был нам далеко не безразличен. Его выиграли наши предшественники, сборная 1960 года, и в наших рядах были некоторые из его обладателей. Делом чести считали мы повторить их успех.
21 июня 1964 года. Мадрид, стадион «Бернабеу». Финал. С момента, как я принял сборную, до этого дня прошло около десяти месяцев. И без того пылкая публика обзаводилась при входе на стадион маленькими государственными флагами Испании и текстом государственного гимна. Над трибунами стоял мощный гул, то и дело взрывались хлопушки, дымовые шашки, петарды, взлетали в небо разноцветные ракеты. С утра шел проливной дождь, поле несколько раскисло, стало тяжелым, но зрителей это не остудило.
Каково же мое ощущение от финала? Защитники допустили несколько ошибок, две из которых стоили нам двух мячей. Сначала Шустиков, всегда такой старательный, неаккуратно принял мяч на грудь — мяч отскочил вдруг метра на три и попал прямо на ногу Переде… А за шесть минут до конца второго тайма Шестернев не пошел на передачу с правого фланга (поступи он оперативно, как обычно, и мог бы ее прервать). Марселино успел к мячу раньше всех и, сыграв на опережение, головой послал его в ворота с близкого расстояния. Даже Яшин не мог выручить в этих ситуациях. В целом же игра шла примерно на равных.
У нашего нападения были немалые возможности взять ворота соперников. В общем, счет 2:1 в пользу испанцев отражает ход игры.
— Знаю вашу сдержанность, Константин Иванович, ваше неприятие лишних эмоций. Но должны же вы были видеть: получается у нашей сборной игра или нет?
— Я и не скрываю: в тот день выиграть у команды Испании было более чем трудно. Ни с кем тогда не делился этим ощущением, но оно меня не покидало.
— Сравниваю эту игру с финалом первенства Европы 1988 года. Оба финала смотрел по телевидению, как и многие миллионы любителей спорта в мире. На «Бернабеу» — ревущая толпа, присутствие каудильо Франко и его фаланги, взрывы испанского темперамента. А в ФРГ на трибунах было сравнительно спокойно, к нашим футболистам публика относилась доброжелательно. Задаю себе вопрос: могла ли наша сборная победить блестящую команду Голландии второй раз подряд за короткое время турнира? Команду с такими виртуозами, как Гуллит и Ван Бастен, с другими отличными мастерами? Положа руку на сердце отвечаю: при счастливом стечении обстоятельств, особом везении — могла. А закономерно — нет, не смогла бы. Когда Беланов не сумел забить одиннадцатиметровый, стало ясно, что и сборная не сможет выиграть в этот день. И хорошо, что никто дома не стал за проигрыш «снимать стружку», и Валерию Лобановскому дали возможность спокойно работать.
Сразу после выигрыша Кубка Европы 1964 года Хосе Вильялонга, старший тренер сборной Испании, заявил для прессы:
«Наша победа в финале особенно нам дорога, потому что одержана в единоборстве с таким сильным и, позволю себе сказать, великолепным противником, как сборная СССР. Я видел ее в Риме, в Стокгольме, в Москве против венгров, наконец, видел ее сегодня — яростную, неповторимую, сражающуюся до конца. Я могу сказать убежденно, что это команда современная, мудрая, интересная, опасная для любого соперника. Считаю, что такое достижение делает честь советскому футболу…»
И еще раз высказался журнал «Франс футбол»:
«Советы с помощью Константина Бескова создали интересную команду — пожалуй, самую мощную и интересную, какую им когда-либо удавалось создать».
Андрей Старостин в книге «Флагман футбола» написал о финальном поединке следующее:
«Игра с испанцами носила огневой характер. Еще на лестнице, ведущей из раздевалок на поле, я обратил внимание на очень возбужденный вид испанских игроков. Глаза их неестественно блестели, а лица, в контрасте с этим горячечным блеском, казались бледными, словно неживыми. Я поделился своими наблюдениями с Константином Ивановичем. Он пожал плечами… Действительно, допинг-контроль в соревнованиях даже высшего футбольного ранга тогда отсутствовал. Испанцев, помимо всего, подогревал баснословно повышенный гонорар за победу…»
— Вряд ли стоит сегодня пенять на возможный (это никак не доказано) допинг, якобы принятый испанцами. Они играли здорово. Мы пропустили гол, Галимзян Хусаинов сравнял счет, и у меня не было чувства полной безысходности: наши футболисты тоже делали все возможное.
— Константин Иванович, давайте дочитаем до конца абзац из книги Андрея Старостина:
«Знакомясь с отзывами специалистов в европейской прессе, я поздравлял Бескова с возведением в звание маэстро, повергшего Фаббри, Нимана и чуть было не повторившего то же самое в Мадриде с Вильялонгой. Зарубежные специалисты ставили Бескова в один ряд с англичанином Уинтерботтомом, бразильцем Феолой и другими светилами. Однако «серебро» оказалось недостаточно ценным материалом. Вдруг Бесков освобождается от должности старшего тренера. Он принял неожиданный удар стоически, только сначала побледнел, потом покраснел, но как член президиума федерации не ушел с заседания и до конца этой Голгофы пронес свой крест, вместе со всеми проголосовав за снятие с повестки дня пункта об утверждении плана дальнейшей подготовки сборной к чемпионату мира в Англии, — плана, несколько часов назад согласованного им с председателем президиума Федерации футбола СССР Н. Ряшенцевым… Мне стало ясно, что и я должен заботиться о трудоустройстве. Что вскоре и свершилось».
— Мы не восприняли поражение трагически. Было сожаление, вновь и вновь обсуждали упущенные моменты, но самоистязанием никто из игроков или тренеров заниматься не собирался. В сущности, все понимали: в той ситуации вырвать Кубок из рук сборной Испании было более чем трудно… Ну а по приезде в Москву нас с Андреем Старостиным немедленно вызвали на заседание президиума федерации.
Высказываются Николай Ряшенцев, его приближенные: почти каждый подчеркивает, что поставленную перед сборной задачу не выполнили, успех не обеспечили. Беру слово, пытаюсь объяснить, что задачу перед нами ставили совсем иную — подготовить сборную к чемпионату мира 1966 года, что команда находится в стадии становления, что именно об этом шел официальный разговор, когда меня назначали тренером…
Все доводы — впустую. Вновь выступают те, кто сидел в Москве, поглядывал на экран телевизора и покряхтывал: «Эх, не увезти из Мадрида Кубок!» Они, что называется, давят. Вторично беру слово, доказываю, что беспокоюсь отнюдь не за себя: новый старший тренер начнет менять команду на свой лад и взгляд, а она только-только стала набирать сыгранность и силы, темп и уверенность в себе; десять месяцев — минимальный срок для подготовки, а большим мы не располагали… Тщетно. Принимается постановление — не сомневаюсь, заранее подготовленное.
Как только заседание завершилось, подхожу к Ю. Д. Maшину. Напоминаю ему его собственные слова: «Время у вас есть, готовьте сборную к мировому турниру 1966 года, мы вам верим». От разговора на эту тему, от поставленных напрямик вопросов Машин уклоняется и уходит.
В кулуарах — не совсем внятные намеки, дескать, финальный матч вызвал негодование Никиты Сергеевича Хрущева: проиграли франкистам в присутствии самого Франко — это политический проигрыш, опозорили наше Красное знамя, уронили честь Советского государства…
Вскоре выносится постановление Центрального совета Союза спортивных обществ и организаций СССР, по сути своей продублировавшее постановление президиума Федерации футбола СССР.
О чем я думал в те дни? «Я — коммунист. К делу отношусь так, как должен относиться коммунист. Значит, мне следует обратиться в Центральный Комитет КПСС, там разберутся по справедливости». Решаю обратиться к секретарю ЦК КПСС Леониду Федоровичу Ильичеву: он в то время ведал идеологическими вопросами.
Звоню его помощнику. Объясняю сложившееся положение и свою позицию. Прошу, чтобы мне уделил какое-то — самое минимальное, лишь бы уложиться — время Леонид Федорович. Помощник Ильичева предлагает позвонить завтра. Звоню назавтра. Помощник передает мнение Л. Ф. Ильичева: «Константин Иванович! И вы без работы не останетесь, и сборная без старшего тренера не останется». «Гибкая» форма отказа в аудиенции.
Не сдержали слово организаторы нашего спорта. Необъективно было оценено выступление сборной СССР на европейском чемпионате 1964 года. Вот почему не издавался тогда яркий плакат с торжествующей надписью: «Сборная СССР — серебряный призер первенства Европы 1964». Видите, как подробно я ответил на ваш вопрос «с оплаченным ответом».
— В таком случае, Константин Иванович, я уже не для вас, а для читателя процитирую высказывание известного футбольного наставника, много лет посвятившего команде киевского «Динамо» и сборной Советского Союза. У Валерия Васильевича Лобановского свой, весьма острый взгляд на обсуждаемую историю, изложенный в его книге «Бесконечный матч».
«…Парадоксальная сложилась ситуация. Нас позвали помочь сборной перед Мексикой, а по завершении чемпионата (1986) не сказали ни слова, ни полслова о том, что будет с нами дальше. Когда я попробовал поставить вопрос официально, напомнил о существовании такой формы, как заключение контракта на какой-либо срок, в ответ последовало: «Вы пока работайте». Неопределенность положения не способствовала, конечно, нашему настроению. Мы вольны были понимать дело таким образом, что каждый следующий матч может стать для нас последним.
Надо сказать, а таком положении среди наших тренеров мы оказались не первыми. Мне запомнился случай, пожалуй самый вопиющий, происшедший в 1964 году с К. Бесковым. Он провел тогда команду по сложному пути до финального мачта розыгрыша Кубка Европы среди национальных сборных, что само по себе значительный успех… Представьте себе; испанская сборная — на своем стадионе, ее поддерживают 120 тысяч экспансивных зрителей, английского судью Артура Эллиса трудно упрекнуть в предвзятости, но его симпатии к хозяевам поля очевидны. И в таких условиях 1:2 — в преимущественно равной борьбе. Получены серебряные медали, команда стала второй на континенте. Комментируя этот финал, тренер Английской футбольной ассоциации Аллен Вейд заявил: «Всякий англичанин, который посмотрел бы финал этого интересного соревнования, мог сказать: «Настоящий кубковый финал!» В самом деле, Испания и СССР продемонстрировали темп, физическую подготовку, темперамент. Острое соревнование с хорошей увлекательной концовкой!»
Концовка действительно получилась «увлекательной». Игра была высоко оценена европейскими специалистами; ряд игроков, в частности Лев Яшин и Валерий Воронин, привлекались по итогам Кубка Европы в состав сборной Европы, фигурировали в различных символических сборных, а тренера… уволили. Кто это сделал и почему?
К сожалению, инициаторы подобных решений, принимаемых чаще всего келейно — волевым способом, остаются безымянными. Их подписей нет на бумаге… «Есть мнение» — выражение, сопровождаемое обычно взглядом в потолок, будто там, на следующем этаже или на крыше, сидит «некто», это «мнение» изрекающий. Действует безотказно.
Кажется, зачем повторять то, что происходило двадцать с лишним лет назад? Только для того, чтобы учиться на ошибках, которые, увы, повторяются.
При всем моем уважении к Николаю Петровичу Морозову, назначенному старшим тренером сборной после отставки Бескова, я убежден, что советская команда выступила бы на чемпионате мира 1966 года в Англии лучше и вполне могла если и не стать чемпионом мира, то уже в финале-то играть точно, — в том случае, если бы остался Бесков. Он начал кропотливую работу по формированию сборной, по постановке ее игры. В работе этой он продвинулся далеко, но завершить ее ему не позволили.
В результате смены тренеров было упущено то, чего ничем не компенсировать: время. Упущено по воле лица, пожелавшего остаться неизвестным. Лицо, которое, будучи весьма далеким от спорта вообще и от футбола в частности, полагало, что «духу нашему спортивному — цвесть везде!» и уж если не случилась победа, значит, тренера надо гнать взашей.
Полностью согласен с вами, Константин Иванович, когда вы через день после того, как «Спартак» в 1987 году стал чемпионом СССР, сказали в одном интервью: «Можно критиковать игру, и я далеко не всегда ею доволен, и далеко не каждый выигрыш улучшает мне настроение. Но — беспардонно вмешиваться в мою работу!.. И хотя за годы тренерской жизни я вроде бы ко всему привык, мне странно видеть в команде и возле команды людей, предрекающих нам провал, готовых, стоит нам чуть оступиться, камня на камне не оставить от построенного нами с таким трудом».
Неблагодарное занятие — выдвигать теперь гипотезы: что могло бы получиться, если бы сборную, выигравшую столько встреч на самом высоком уровне, обретавшую оригинальную и эффективную игру, удалось бы выработанными вами методами и по проверенным состязаниями принципам подвести к финальной стадии чемпионата мира 1966 года. «Если бы да кабы», — усмехнется оппонент. Но мнение Лобановского основано на его собственном опыте: вы много лет соперничали с ним, спартаковцы под руководством Бескова не раз крепко огорчали киевских динамовцев и их наставника — следовательно, Лобановскому есть за что на вас сердиться, а он высказывается полностью в вашу пользу!
Нападение, которое создавал ваш преемник в сборной Николай Морозов, сделав ставку прежде всего на Эдуарда Малофеева и Анатолия Банишевского, игроков достаточно прямолинейных, с самого начала не производило впечатления состоятельного, способного обеспечить взятие ворот сильных соперников (что и подтвердилось в ходе матчей мирового турнира). Не был привлечен в сборную 1966 года Эдуард Стрельцов. А Стрельцов, тончайший тактик, коварнейший форвард, был тогда, в свои 28 лет, необыкновенно опасен для любого противника. Под стать ему постоянный партнер Стрельцова, тоже своего рода профессор футбольных наук Валентин Иванов. Да, ему шел тридцать второй год. И что же из этого? Иванов всегда умел к нужному моменту достигать пика своих физических возможностей, а уж сколько мячей забил он в ворота самых разных национальных команд! Не попал в сборную Морозова и щедрый на голы Виктор Понедельник. Не попали и многие другие: «не показались» новому тренеру, хотя в команде Бескова делом доказывали свою необходимость и полезность. Четвертое место, занятое нашей командой на чемпионате мира в Англии, — тот предельный минимум, которого она и была способна достичь, осуществляя концепцию Морозова. Но ведь именно в тот период наличие отличных футболистов позволяло рассчитывать на большее! Если бы не помешали сверху.
— То была не первая несправедливость, которую мне довелось пережить и наблюдать. Вспомним хотя бы разгон олимпийской команды СССР 1952 года, расформирование знаменитого ЦДКА — базового клуба той сборной. За то, что в повторном матче не выиграли у сборной Югославии, был дисквалифицирован выдающийся тренер Борис Андреевич Аркадьев, лишены почетных званий заслуженных мастеров спорта Валентин Николаев, Константин Крижевский, Александр Петров и я.
— Константин Иванович, как практически это все происходило?
— Когда после повторной игры с югославами мы пришли в свою раздевалку, там воцарилась горестная, просто траурная тишина. А ведь накануне был матч с той же югославской сборной, когда, проигрывая со счетом 1:5 (этот пример стал классическим, хрестоматийным), мы сумели вырвать ничью, сделать счет 5:5. Тогда в раздевалке после игры нас целовали, многих из нас качали руководители спортивной делегации, работники посольства СССР в Финляндии, различные официальные и неофициальные лица. А тут, повторяю, траурная тишина. Мы опозорились. Мы никому не нужны.
Прибываем в Москву — команду никто не встречает. Через некоторое время по одиночке вызывают в Комитет по делам физкультуры и спорта, прямо в кабинет председателя комитета Романова, и там звучит презрительное: «За ошибки в игре, за то-то и за то-то, за все вместе с тебя снимается почетное звание заслуженного мастера спорта СССР!» Я, конечно, не смолчал: «За что? У меня за все годы игры в футбол — ни единого замечания!» Присутствовавший в кабинете Романова работник аппарата ЦК КПСС Зубков (он как бы олицетворял партию во время этой процедуры) бросил по моему адресу реплику: «Ты еще смеешь вопросы задавать?»
Борис Андреевич Аркадьев после этого разгона больше года не мог получить работу.
— Обо всех участниках олимпийской сборной вы, Константин Иванович, наверное, судить не можете; но скажите — лично себя считаете ли в чем-то виновным? Я имею в виду поражение от югославов в повторном матче Олимпиады 1952 года.
— Давайте спокойно во всем разберемся. Сборную в 1952 году формировали, в сущности, впервые. Опыта соревнований столь высокого уровня ни у кого из ее тренеров и футболистов не было. Под знамя олимпийской сборной созвали множество игроков: хватило бы на четыре состава. Готовились долго, на целых шесть месяцев футболисты были оторваны от своих клубных команд. Проводилось много двусторонних тренировочных матчей, товарищеских игр, в том числе международных. Словом, как я понимаю теперь, перестарались, переусердствовали.
За месяц до выезда в Хельсинки во время одной из тренировочных игр я получил серьезную травму: надрыв задней поверхности правого бедра. Такая травма не позволяет играть (уж поверьте, я в них разбираюсь, у меня всякие были, полный набор). Двадцать пять дней старался ее залечить, но даже тренироваться не мог.
За неделю до отъезда в Финляндию чувствую, что пока я не игрок. Обращаюсь к Аркадьеву: «Борис Андреевич, я не в форме, двадцать пять дней не могу тренироваться». Он отвечает: «Поздно, Константин. Кого-то другого вместо вас оформить не успеем (это ведь в пятьдесят втором году происходит, речь идет о выезде в капстрану). Придется вам съездить. Поприсутствуете. Может быть, вам и на поле выйти не доведется, но наличие в советской команде Бескова будет иметь значение — и для ваших товарищей, и для иностранных соперников».
На первую игру — со сборной Болгарии — меня даже в число запасных не включили. С большим трудом одолели наши болгарскую команду — 2:1. Матч складывался кое-как, не клеилась игра у нашего нападения. Заметно было, что все перетренировались. Но кому до наших «технологий» было дело? Тогда доминировала политика: «Советские спортсмены сильнее всех!» С вышестоящей точки зрения, разумеется.
Перед матчем с югославами состоялся подробнейший разбор действий каждого в предыдущей игре. На этом собрании вдруг прозвучало руководящее: «А почему Бескова, такого опытного, умелого и результативного, не назначаете на игру?»
Борис Андреевич посмотрел на меня; в его взгляде выражалась гамма чувств. Мы с ним понимали, что назначать меня на игру не следовало бы. После паузы он сказал: «Константин, сыграете полусреднего. Вам вменяется в обязанности атаковать и в то же время противостоять левому полузащитнику югославов Златко Чайковскому, организатору и мотору их атак: нужно его нейтрализовать».
Я знал, что Златко Чайковский в тот период был, как говорится, в полнейшем порядке. Задачу передо мной поставили просто непосильную, если принять во внимание мою травму. Попросив слово, попробовал объяснить — не все (чтобы не подвести Аркадьева), а лишь общий смысл ситуации: «Организовать атаку — это я еще в состоянии, но совершенно не готов выполнять роль левого полусреднего, не готов к такому амплуа, не в той кондиции, там слишком большой объем работы. — Уж и не стал доказывать, что Чайковский в отличной форме. — Могу еще как-то сыграть на левом фланге, хотя и это не мое место». Со мной согласились, назначили на левый край нападения.
— Выходит, Константин Иванович, на Аркадьева подействовал начальственный «указуй»? А как же реноме несговорчивого, принципиального тренера?
— Такая слава была Аркадьевым. заслужена. И в данном случае он тоже, полагаю, не шел ни у кого на поводу. Борис Андреевич хорошо знал меня еще по довоенному «Металлургу», у него было достаточно случаев убедиться, что я себя в игре не жалею, выкладываюсь целиком, что интересы команды для меня главное. Скорее всего он тогда подумал: включенный в состав Бесков сделает все, что в его силах.
Я и в самом деле делал в той игре с югославами все, что было в моих силах. Кстати, трижды подавал угловые удары, и трижды мяч после этих подач оказывался в сетке ворот наших противников. Особенно характерен третий угловой. Чтобы уравнять положение, нам нужен был один гол (счет уже был 4:5).
Мяч вышел за лицевую линию так, что подавать его должен был с правого края нашей атаки Василий Трофимов. Тут я ему и говорю: «Разреши я подам?» — «Давай, раз тебе так везет», — отвечает Трофимов. Я перехожу на правый край, устанавливаю мяч возле углового флажка, коротко разбегаюсь, навешиваю на штрафную площадь, и Александр Петров сквитывает счет — 5:5!
— Интересно, чем вы для себя объясняете везение с этими угловыми? Как говорил Суворов, везение везением, но надобно еще и умение…
— Подача углового — элементарный технический прием, стандартное положение. В тот день действительно какой-то рок вдруг навис над воротами сборной Югославии… Ну представим себе такой эксперимент. Ставится задача перед семью нападающими и полузащитниками: сейчас то с правого, то с левого края будет трижды подряд подаваться угловой, и вы всемером должны быстро забить все три мяча подряд. Перед вами — один вратарь, без защитников; уж одного-то вы обыграете! И что вы думаете, я отнюдь не убежден, что все три подачи от угловых флагов непременно увенчаются голами. Может быть, в одном случае вратарь выпрыгнет удачно и возьмет мяч намертво, может быть, сумеет перебросить через перекладину своих ворот еще раз на угловой, наконец, завершающий удар нападающего может пройти мимо цели (бить-то надо в одно касание!). Но все три угловых даже в искусственно созданных условиях не обязательно окончатся взятием ворот. А тогда, в Хельсинки, при насыщенной югославской обороне (в штрафной площади было тесно), удалось! Нет, что ни говорите, умение умением, но надобно еще и везение.
Вспомните гол Валерия Шмарова в ворота киевских динамовцев в предпоследнем туре чемпионата СССР 1989 года. Шли последние секунды матча. Ничья — 1:1 — устраивала киевлян, а спартаковцев ставила в неустойчивое положение: тогда им, чтобы стать обладателями золотых медалей, была бы жизненно необходима ничья в последнем туре с «Жальгирисом», не в Вильнюсе с ним играть трудно. Шмаров бил штрафной метров с восемнадцати прямо напротив ворот. Он торопился: время матча истекло, судья добавил сколько-то секунд, учтя остановки игры, вызванные столкновениями футболистов и выходами на поле врачей. Шмаров торопился пробить до того, как прозвучит финальный свисток арбитра. Следовательно, он не мог произвести тщательно выверенный удар. Я вовсе не отказываю Шмарову в умении, удар у него поставлен, это им не раз доказано. Но этот удар получился идеальным, предельно точным и трудным для вратаря. И я совсем не убежден, что, располагая временем, не будучи в тисках обстоятельств, Шмаров повторит такой удар «по заказу».
Вернемся в Хельсинки 1952 года? Перед повторной встречей с югославской сборной я снова объяснил, что бедро не зажило (эта травма не позволяет бегать в полную силу, вот в чем беда). Но всех словно заворожили мои угловые. Поставили меня на место инсайда, опять с заданием атаковать и одновременно нейтрализовать Златко Чайковского. В партнеры слева мне был назначен Автандил Чкуасели, его решил испытать Аркадьев. Все мы чувствовали, что после перенапряжения в предыдущей встрече ни один из нас еще не восстановился, сил на эту переигровку может не хватить. Это при том, что югославы — опытнейшие бойцы, проверенные на международной арене, одна из сильнейших в то время сборных континента.
И сил нам не хватило. Каждый в отдельности еще мог не без успеха состязаться со своим югославским визави, а кое-кто даже переиграть соперника. Но все вместе, командой, мы в тот день уступали по многим статьям. Не только по запасу физических сил, не только по международному опыту, но и в сыгранности. И хотя мы повели в счете 1:0, затем не выдержали темпа, смешались и пропустили три мяча.
— Что ж, футболисты на своем жаргоне говорят: «Мяч круглый, поле ровное, обе половины одинаковые». Мы с вами видели, как сборная Бразилии во главе с великим Пеле после триумфов 1958 и 1962 годов была повержена командами Венгрии и Португалии в 1966 году. Бразильские болельщики сожгли символическое изображение старшего тренера Висенте Феолы, но этим и кончилось, и Пеле с партнерами никто не лишил почета. Поэтому бразильцы и сумели через четыре года, в Мексике 1970-го, в третий раз завоевать «Золотую богиню». За что же вас так сурово наказали (вопрос риторический, но задать его надо)?
— Был разгневан Сталин. Естественно, все его окружение вторило вождю. «Проиграть ревизионистам-югославам, на радость клике Тито и Ранковича!» — так ставился вопрос. «Не проявить подлинного патриотизма, не суметь выиграть при том, что нас более двухсот миллионов, а югославов сколько?» За это мало было снять звания заслуженных… Футбол, его закономерности, специфика, наконец, его случайности — в расчет не принималось ничего. Виновных нужно было наказать, и это сделали. Комитет по физкультуре и спорту оперативно отреагировал. Все — по проторенным в других областях жизни дорожкам.
— И все же это было лишь одно из нескольких, даже многих прикосновений с несправедливостью в вашей жизни, Константин Иванович!
— Ничего не поделаешь, не я первый, не я последний. В конце восьмидесятых годов были освобождены от работы восемь старших тренеров команд высшей лиги. Садырин был изгнан из «Зенита», Емец — из «Днепра», Коньков — из «Шахтера», Андриасян — из «Арарата», Лемешко — из «Металлиста», Малофеев — из московского «Динамо», Остроушко — из «Кайрата», Шубин — из «Ротора». Сменялись старшие тренеры и в других командах.
— Получается, что футбольный тренер — одна из самых незащищенных профессий. С тренером никто не считается. Культ личности, оттепель, похолодание, застой, перестройка — тренер все с той же легкостью оказывается за дверями клуба, в котором вел поиск, селекцию, создавал концепцию игры, слаженные звенья… С вами такое, Константин Иванович, случилось, если не ошибаюсь, в московском «Торпедо»?
— Да, это были мои первые самостоятельные тренерские шаги. Я только начал создавать новую команду. Пригласил в «Торпедо» Александра Медакина, Леонида Островского, Кирилла Доронина, Николая Маношина, которого присмотрел в футбольной школе молодежи, Славу Метревели (его увидел в горьковском «Торпедо», привез в Москву и, пока ему негде было жить, поселил у себя дома). С отцом Валерия Воронина мы в свое время вместе служили в армии. И вот, узнав, что я возглавляю «Торпедо», Иван Воронин наведался ко мне в команду и сказал: «Вверяю тебе сына — заканчивает среднюю школу и прямо бредит футболом; погляди, может, и впрямь из него футболист получится».
Валерий Воронин оправдал надежды и стал одним из самых популярных мастеров в Европе.
Мы заняли тогда, в 1956 году, четвертое место в первенстве страны, и это был лишь старт настоящей работы. Но за моей спиной уже плелись интриги: «Не наш, не автозаводский, разгоняет старые кадры…» Действительно, я хотел освежить команду, освободить некоторых игроков, утративших кондиции. К тому же мы лидировали в первом круге, и кое-кто начал досрочно отмечать за столом будущие медали. Это не могло не привести к определенному спаду в игре, которым и воспользовались недовольные мной. Собрались в парткоме автозавода имени Лихачева и вместе с заводским и партийным руководством стали обсуждать положение в команде — без меня, без старшего тренера… В сущности, такое игнорирование было вызовом, поддержанным в парткоме. Иначе партком поставил бы на место тех, кому не нравились дисциплина, большие нагрузки на тренировках и появление в команде талантливых молодых футболистов. Но поскольку заводские вожаки пошли на такой шаг — участвовали в собрании определенной группы футболистов, обсуждали с ними положение и мои действия, не удосужившись хотя бы пригласить старшего тренера на этот разбор, я решил не доказывать ЗИЛу свою правоту, а расстаться с ним — вежливо, но холодно. Подал заявление об освобождение от должности по собственному желанию.
— Гордость, Константин Иванович?
— Скажем спокойнее: чувство собственного достоинства. Не хотел да так и не научился унижаться. И уже не научусь.
— Но жалко же хорошее дело прерывать! Вы такие имена назвали… Именно те, которых вы перечислили, стали довольно скоро чемпионами СССР, многие украшали собой сборную страны.
— Жалко хорошее дело прерывать! Но что же делать — терпеть? Если тебя ударили по правой щеке, подставить левую? Михаила Иосифовича Якушина уволили из «Локомотива», обвинив в … некомпетентности! Уж в чем бы обвинили, но Якушина — в некомпетентности!.. За проигрыш на Олимпиаде надолго отлучили от футбола Аркадьева. Да и в моей судьбе история, происшедшая однажды в «Торпедо», повторялась.
Следующий «крах» ждал меня в команде Центрального дома Советской Армии. Началось с того, что руководитель армейского клуба генерал-майор Ревенко пригласил меня на беседу (а я тогда руководил учебой в московской ФШМ) и предложил пост старшего тренера ЦДСА. Два сезона проработал я в этой команде, и она как будто стала преуспевать.
Судите сами. Сезон 1959 года армейцы завершили на девятом месте, сезон 1960-го — на шестом. В первый год моей работы — в 1961-м — команда вышла на четвертое место и на следующий год повторила этот результат. А в ходе чемпионата долгое время была в лидерах, претендуя на первые роли, — это свидетельство потенциала. И тут тяжело заболел генерал Ревенко, начальником армейского клуба был назначен генерал Филиппов, который плохо разбирался в нюансах футбольных дел, зато очень активно и уверенно вмешивался в назначение игроков на матчи, влиял на атмосферу в команде. Нормальные отношения, которые сложились у меня с Ревенко, Филиппов поддерживать не захотел. И опять пришлось уходить тренеру. Я ушел, а на следующий год армейцы заняли в чемпионате СССР лишь седьмое место. И невдомек было командованию, что надо было «поблагодарить» за этот регресс генерала Филиппова, любителя определять состав на игры всесоюзного первенства.
— Обидно. В годы вашей работы с ЦДСА в команде появилась плеяда перспективных молодых игроков, которые со временем все, как принято говорить, состоялись. Ведь это вы дали путевку в жизнь Альберту Шестерневу, Владимиру Федотову, Владимиру Пономареву, Владимиру Поликарпову и другим.
— Обида есть, но не на конкретных людей, а на сам принцип подобных взаимоотношений клуба и тренера. Принцип, при котором мешают довести дело до достойного результата. Нечто похожее произошло со мной и в московском «Локомотиве» в 1966 году: начал подбирать способных футболистов, в которых усмотрел большие и еще не раскрытые возможности, однако вновь сыграли свою роль ведомственные предрассудки на уровне первобытных: «Он не наш, не из Министерства путей сообщения». Какая-то чушь.
А ведь должность тренера — очень сложная штука. Он и педагог, и стратег, и административная фигура, он и своеобразный глава дома. Лев Филатов в книге «Наедине с футболом» интересно пишет о тренере: «Он вместе с футболистами ест, спит, встает на весы и измеряет кровяное давление… На их глазах разговаривает со всевозможным начальством, так что и футболисты знают о нем все. Утайка, камуфляж, рисовка невозможны с обеих сторон. Открытость, близость и осведомленность — чисто семейные».
Лев Иванович Филатов превосходно знает футбольную «планиду». Да, тренер и команда — одна семья. В образцовых случаях, конечно. Хотя и в семьях бывают конфликты, неурядицы вплоть до полного разрыва отношений… Но — и это мое твердое убеждение — команда прежде всего действующий производственный творческий коллектив, имеющий обязательства перед людьми, перед своим городом, областью, страной. Коллектив, выдающий продукцию. В данном случае зрелищную и состязательную. Значит, взаимоотношения в команде должны в некоторой степени носить служебный оттенок. Дело у всех в команде общее, каждый за него в ответе. Всяческие «междусобойчики», групповщина, клановые интересы, не относящиеся к делу, к футболу, все эти «ты — мне, я — тебе» изначально отметаются! Таковы мои принципы.
— Значит, вы и в «Спартаке» остались верны своим принципам и из-за этого произошел конфликт, во многом ставший известным общественности?
— «Спартаку» я отдал двенадцать лет. Треть моей тренерской жизни. О «Спартаке» мне хочется рассказать обстоятельно. И этот разговор — впереди.
А ПОКА — «МЕТАЛЛУРГ»
Непросто после бередящей душевные раны темы возвращаться к последовательному и безмятежному повествованию. Надеюсь, впрочем, что период, о котором буду говорить сейчас, придаст мне положительные эмоции. Итак, август 1938 года, и я принят в команду мастеров высшей лиги «Металлург» (Москва).
Золотое время! Мне нет еще восемнадцати, а я выхожу на поле тбилисского стадиона «Динамо»: на 65-й минуте товарищеского матча меня выпустили на замену. От волнения едва не задыхаюсь, хотя матч не календарный. Ведь кто соперники — Гайоз Джеджелава, Шавгулидзе, Панюков, Бережной, Бердзенишвили, — что ни игрок, то звезда грузинского футбола. Да и у нас известные мастера: Потапов, Кузин, Попков, Алякринский, в голу — Борис Набоков.
Мимолетное воспоминание… В «Металлурге» было два голкипера — Борис Набоков и Николай Назаретов (последнего пригласили из московской команды «Крылья Советов»). Оба неплохие вратари, но оба играли не без ошибок, поэтому Борис Андреевич Аркадьев назначал на матчи то одного, то другого. Самолюбивые голкиперы приходили к нему с одним и тем же вопросом: «Кто же все-таки у нас основной вратарь?» Учитывая, что сегодня или завтра предстоит играть Набокову, Аркадьев отвечал: «Вы, Боря, конечно, вы — основной». В очередной игре Борис ошибался, команда проигрывала, на следующий матч назначался Назаретов, и тогда на вопрос об основном вратаре Борис Андреевич с той же убежденностью отвечал: «Вы, Коля, безусловно, вы — основной!» Это я к вопросу о тренерской доле, о том, как тренеру приходится иной раз лавировать… Между прочим, если вратарь не чувствует себя основным, это плохо отражается на его игре, он теряет уверенность в себе.
Кроме меня в «Металлурге» собрались опытные футболисты. Вообще, по-моему, не было игроков моложе 25 лет, и были товарищи в возрасте за тридцать. Солидные люди: Зайцев — инженер, Кудрявцев — техник. Играл у нас признанный лидер команды нападающий Сергей Капелькин, тоже не юноша. Все они звали меня сынком. И все дружно воспитывали.
Чемпионат 1938 года проводился в один круг между двадцатью шестью командами. Всего двадцать пять матчей. Мне не довелось участвовать в сколько-нибудь ответственных играх того сезона. Но я был своим в команде, ездил на многие матчи. И на исходе сезона стал очевидцем большой футбольной несправедливости — вот она-то была первой в моей жизни. «Металлург», преследуя по пятам лидера турнира — московский «Спартак», встречался по расписанию в Тбилиси с местными динамовцами. В случае нашей победы заводскую команду ждала бы переигровка со «Спартаком» за первое место.
Судить этот матч должны были арбитры либо Сошенко из Харькова, либо Воног из Ленинграда. Как выяснилось позже, оба вдруг получили открытки: «Не выезжайте». И судить встречу в связи с неприбытием заранее назначенных судей поручили тбилисскому арбитру Аракелову.
Вот как шла эта игра. «Металлург» забивает гол. Аракелов очень быстро находит, к чему придраться, и назначает пенальти 1:1, «Металлург» забивает второй мяч, Аракелов срочно дает второй одиннадцатиметровый — 2:2. Москвичи после столь явной судейской несправедливости надломились, и тут тбилисцы с игры провели третий, решающий мяч. В итоге «Металлург» поделил второе — третье места в турнирной таблице с ЦДКА. Когда Борис Аркадьев в 1940 году перешел в московское «Динамо», тренер тбилисцев Алексей Андреевич Соколов передал ему как одноклубнику тетрадь, на обложке которой было написано: «Московские тбилисцы». В тетради этой приводились подробные характеристики каждого игрока «Металлурга» и была итоговая запись: «Исход встречи решает судья». Об этом мне рассказывал Аркадьев.
Но про тетрадку я узнал позже. А сразу после матча, в гостинице «Палас», собственными глазами видел, как мои взрослые товарищи по команде плакали от обиды, от невозможности доказать, что игра была «сделана» до стартового свистка арбитра Аракелова…
Играли мы тогда по системе «пять в линию» (система получила название по расстановке на поле нападающих). Так в то время располагались на поле нападающие — цепочкой, от правого края до левого. Крайние нападающие передвигались почти у самой бровки поля, инсайды (полусредние нападающие) действовали ближе к центру, а центрфорвард владел линией, перпендикулярной средней линии поля, находясь на острие атаки. Местами эти пятеро менялись очень редко, в особых случаях. Каждый ходил в основном по своему «желобку».
При этой системе полузащитники также занимали позиции ближе к боковым линиям поля. Центральный полузащитник контролировал центр поля, мог перейти на половину соперников и поразить их ворота дальним мощным ударом, что нередко получалось у Андрея Старостина или у Федора Селина. Два защитника находились примерно на углах своей штрафной площади.
Все это — когда команда атаковала. Если же нужно было обороняться, центральный полузащитник старался сдержать центровую тройку нападения соперников позиционно на своей половине поля; защитники на своих подступах к воротам встречали инсайдов противника, а полузащитники — крайних нападающих. Форварды до обороны своих ворот, как правило, «не снисходили».
Центровая тройка нападения хорошей, классной команды легко справлялась даже с самым активным центральным полузащитником обороняющихся и создавала численное превосходство против двух защитников.
Система «пять в линию» выглядела устаревшей, как только столкнулась с прогрессивной для своего времени системой «дубль-ве», которую впервые продемонстрировала советским футболистам сборная команда Басконии, приехавшая в Советский Союз в 1937 году. Баски сыграли у нас девять матчей, из них выиграли семь, один свели вничью и лишь один проиграли — московскому «Спартаку», который успел вникнуть в новую систему и перестроиться к встрече с басками.
Что же получилось, когда на поле стали противостоять одна другой системы «дубль-ве» и «пять в линию»? Центральный нападающий басков Исидро Лангара выдвигался вперед, за спину центрального полузащитника советской команды, который не мог уделять ему все свое внимание, так как обязан был действовать и против инсайдов команды гостей из Басконии. В результате Лангара все время находился в выгодной позиции, с которой постоянно угрожал воротам; больше половины мячей забил именно он.
Советские команды перешли на систему «дубль-ве» в 1938 году. Нападение стало располагаться ломаной линией с резко выдвинутыми вперед центральным и крайними форвардами и оттянутыми назад полусредними. Полузащитников осталось двое, они должны были опекать полусредних, но подключались и к атакам, забивали голы. В защите действовали три игрока: центральный защитник противостоял центральному нападающему противника, крайние защитники — крайним форвардам. Чтобы обезвредить появившихся во время освоения системы «дубль-ве» центрфорвардов таранного типа (таких, как А. Синяков в «Торпедо», а позднее А. Пономарев или как С. Капелькин у нас в «Металлурге», В. Семенов в «Спартаке», В. Смирнов или С. Соловьев в «Динамо»), центральные защитники должны были плотно их опекать. Но привыкшие охранять зону, не приученные к персональной опеке, они упускали центрфорвардов.
Когда тренеры это осознали, в центре защиты появились такие же сильные, мощные и резкие игроки, как атакующие таранного типа. Они плотно «брали» центрфорвардов, не уступая им ни в скорости, ни в игре корпусом (например В. Алякринский в «Металлурге», К. Лясковский в ЦДКА). Таранящие игроки стали приносить меньше пользы команде.
Тогда возникла и утвердилась новая тактика: в центре нападения понадобился быстрый, маневренный и разнообразный игрок, находивший способы избавиться от своего мощного опекуна. Такой центрфорвард вовсе не стремился выдвигаться вперед как таран. Нет, он и оттягивался назад, и уходил на фланги, все время заставляя центрального защитника решать сложную задачу — следовать ли на фланг за нападающим и оставлять при этом без охраны площадь перед воротами или оставаться на месте (но тогда соперник может создать численное преимущество на фланге и быстро пройти к воротам)…
А если маневренный центрфорвард отходил назад, центральный защитник вновь оказывался перед выбором: пойти за подопечным — значит, оставить без присмотра большое пространство перед воротами; не пойти — подопечный свободно получит мяч и завяжет атаку… Сбивая с толку своего опекуна, центрфорвард (мне тоже доводилось выполнять эту роль) нередко и сам обыгрывал его и забивал не меньше, чем нападающий-таран.
И от защитников потребовалась быстрая, гибкая, маневренная игра, умение сочетать персональную опеку с охраной зоны, подстраховывать партнера, взаимная помощь и взаимозаменяемость с полузащитниками. Таким центром защиты был, к примеру, игрок ЦДКА Иван Кочетков, прежде долгое время игравший в нападении.
Но и строгое расположение игроков по системе «дубль-ве» постепенно потеряло смысл. Если отход от этой системы сначала выражался в том, что назад стали оттягивать центрального и крайних нападающих, а полусредних выдвигать вперед, то вскоре и от этого отказались. Начали расставлять футболистов в соответствии с общей тактической задачей и с учетом индивидуальных способностей каждого из них. То выдвигали вперед полусредних, то крайних и центрального форвардов, то усиливали защиту количественно, то создавали численный перевес в атаке. От буквенного обозначения систем перешли к цифровому. Систему «пять в линию» можно обозначить цифрами: 2+3+5; систему «дубль-ве» — 3+2+2+3. Позднее стали применяться другие варианты. Например, в матчах на первенство мира 1954 года — защитный: 3+3+4 (тут несколько уменьшена линия нападения, усилена полузащита). Итальянские тренеры применяют варианты, в которых устанавливается многоступенчатая связь между защитниками и выдвинутыми вперед нападающими: 3+1+2+2+2 или 1+5+1+3 (последнее расположение именуют «цепочка»).
В первом же матче сезона 1939 года я забил гол прославленному вратарю Анатолию Акимову, и мы победили «Спартак» — 1:0. Забегая вперед, замечу, что и на следующий год, который был неудачным для «Металлурга», мы все-таки выиграли у «Спартака» — 5:3, и я забил в этой встрече три мяча, хотя играл против меня сам Андрей Старостин, поскольку мое место было уже в центре нападения; вот еще одно подтверждение постулата о том, что быстрый и маневренный центрфорвард обыгрывает мощного центрального защитника.
Я закрепился в основном составе. В конце 1939 года определялись шесть лучших футболистов профсоюзных команд, и меня включили в эту шестерку (храню грамоту, зафиксировавшую сей приятный для меня факт).
У нас не было своей базы, как, к примеру, у «Спартака» в Тарасовке. Футболисты «Металлурга» жили каждый у себя дома, после тренировок расходились кто куда, а в день игры собирались за два часа до начала матча у входа в клуб завода «Серп и молот». Туда подавали заказанные командой роскошные открытые «линкольны» — лимузины с изящной металлической фигуркой охотничьей собаки над радиатором. Мы рассаживались в «линкольны» по шесть-семь человек и с помпой ехали на стадион. И на летних улицах Москвы милиционеры в белых гимнастерках с петличками на воротниках отдавали нам честь, поднося руку в белой форменной перчатке к козырьку белого пробкового шлема с большой алой звездой на передней части купола. Из уличных репродукторов гремело: «Эй, вратарь, готовься к бою, часовым ты поставлен у ворот!..» А на стадионе — толпы
болельщиков, гул приветствий, общее внимание. Это было время первых советских полярных экспедиций — папанинцев, шмидтовцев, ушаковцев, дальних авиаперелетов, воспринимавшихся с бурным энтузиазмом. Всеобщими любимцами были тогда полярники, летчики, моряки и… футболисты.
Да, и футболисты! Если доведется посмотреть довоенный кинофильм «Подкидыш» без купюр, сделанных в период сталинских репрессий, обратите внимание на вмонтированные в игровую ленту документальные эпизоды: команда «Спартак» возвращается с триумфом из зарубежного турне, ее торжественно встречает вся Москва. Футболисты едут в открытых автомашинах по столичным проспектам, сверху падает белый вихрь приветственных листовок… Легко узнаются на экране Андрей Старостин и его знаменитые партнеры. Конечно, чтобы заслужить такую встречу, надо было выиграть Всемирную рабочую спартакиаду в Париже, что и совершил «Спартак» в 1937 году. Но и вообще футболисты ведущих команд пользовались необычной популярностью. Такое время было, что даже на Красной площади в ходе первомайской демонстрации разыгрывался однажды показательный футбольный матч.
…А ведь и вправду далеко не все знали о несправедливости многих обвинений, о репрессиях, проводившихся в те годы, о массовых арестах, самооговорах обвиняемых, об уничтожении сталинистами лучших командиров Красной Армии, партийцев ленинской гвардии. Об очень многом не ведали те, кого называли «простыми советскими людьми». Звучали по радио бодрые песни: «Страна встает со славою на встречу дня», «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля…», «О Сталине мудром, родном и любимом, прекрасную песню слагает народ». Народ ликовал. Народ верил. Слишком страшной была правда, чтобы поверить в нее в дни побед и свершений на Уралмаше, Турксибе, Днепрогэсе, в Арктике, на озере Хасан и на реке Халхин-Гол…
Народ рукоплескал футболистам. И дружили с лучшими игроками летчики — Герои Советского Союза, капитаны полярных ледоколов, мастера театра, поэты и прозаики.
Своеобразной была наша футбольная молодость. Выезд команды за рубеж становился событием экстраординарным, знаком высочайшего доверия и признания, и считалось, что удостоившаяся этого команда обязана побеждать на чужих стадионах. Впрочем, «Металлург» такого доверия не заслужил. Да и московское «Динамо» выезжало до войны лишь дважды, оба раза в 1936 году — во Францию и Чехословакию. Больше всех бывал за рубежом «Спартак», но по нынешним меркам тоже мало. Сейчас даже команды невысшей лиги ездят чаще.
Колоритной была наша футбольная молодость. Мальчишки оспаривали друг у друга право нести после матча чемоданчик с амуницией Акимова или Фокина (или какого-нибудь другого вратаря) от раздевалки до автобуса. Ребятам девяностых годов такого же возраста, 5-7-го класса, подобное и в голову не придет. В среде болельщиков, в подавляющей массе своей наивных и восторженных, постоянно ожидающих от футбола чудес, ходили легенды о феноменальных возможностях того или иного игрока. Одного якобы обязали перед каждым матчем надевать на правую ногу повязку с надписью «Убью — не отвечаю» такой необыкновенной силы был его удар по мячу (это рассказывали о Михаиле Бутусове, потом еще о ком-то); другой будто бы мог стопроцентно забить одиннадцатиметровый, предварительно завязав глаза черным платком… Сами футболисты порой давали пищу этим вымыслам. Например, противоборствовавшие команды обнародовали свой девиз: «Враги на поле, друзья вне поля», словно и впрямь враждовали во время соревнований. Спартаковцы, собирая средства на строительство собственной футбольной площадки, устраивали платные концерты для публики, на которых кто-нибудь из футболистов пел, кто-нибудь играл на музыкальных инструментах, а кто-то поражал зрителей силовыми номерами (вплоть до того, что раскалывал о свою голову кирпичи — об этом писал в книге «Большой футбол» Андрей Старостин).
Что и говорить, забавной, на взгляд профессионального футболиста девяностых годов, была наша спортивная молодость, пора простодушия, трогательной доверчивости в отношениях.
Завершив сезон 1939 года на шестом месте (из четырнадцати), мы в «Металлурге» не предполагали, какие ждут команду удары. Ушел в московское «Динамо» Борис Андреевич Аркадьев, и с ним динамовцы, до этого два года подряд уступавшие первенство страны «Спартаку», вновь стали в 1940 году чемпионами СССР. Годом раньше покинул команду Сергей Капелькин, сделавшись в ЦДКА достойным партнером Григорию Федотову. Расстались с «Металлургом» другие мастера, чей возраст пересек допустимые рубежи. Тренер Гавриил Путилин не сумел удержать команду на аркадьевском уровне, и нас стали крепко обыгрывать: 8:2, 7:1, 5:0… В двух дюжинах календарных матчей «Металлург» победил всего пять раз. Правда, выиграл у лидеров — динамовцев, у «Спартака», московских «Крыльев Советов» и «Локомотива».
А тут еще возникла идея у профсоюзных лидеров страны: создать две профсоюзные сборные команды, первую и вторую, укомплектовав их лучшими игроками из того же «Металлурга», из «Трактора» и некоторых других команд. Эти профсоюзные дружины должны были на равных бороться с армейской и динамовской командами. Просуществовали они недолго. В сезоне 1941 года, пока еще разыгрывалось первенство страны, занимали места в нижней части турнирной таблицы. Мертворожденными младенцами стали придуманные в профсоюзных кабинетах сборные. Так чаще всего и случается, когда люди берутся не за свое дело.
Еще не кончился розыгрыш первенства 1940 года, когда я проводил на военную службу своего школьного товарища Витю Фролова, друга детства, с которым мы жили в одном доме. Две недели спустя пришла и мне повестка из военкомата. Сразу, как только окончился футбольный турнир, я был направлен в пограничные войска. И в украинском городе Могилеве-Подольском встретился в погранотряде с… Виктором Фроловым, которого незадолго до этого проводил с почетом в армию. Занятия в учебном отряде — и через два месяца я уже в Бельцах, на границе с Румынией, в пограничном отряде, которым командовал Иван Владимирович Соловьев — будущий Герой Советского Союза, будущий начальник ленинградской милиции, генерал и председатель ленинградской футбольной федерации; это уже в пятидесятых-шестидесятых годах. В нашем погранотряде была футбольная команда, и Соловьев, яростный поклонник футбола, включил в нее меня. Команда эта была его детищем, он ею гордился. Очень ему не хотелось отпускать меня из отряда, а ведь Борис Андреевич Аркадьев, узнав, что я в погранвойсках, еще осенью 1940 года начал действовать, чтобы перевести меня в Москву, с намерением взять в состав московского «Динамо». Приходили вызов за вызовом, но майор Соловьев тормозил их, все откладывал мою отправку: так уж ему хотелось, чтобы я остался и помог команде отряда выиграть местные соревнования…
Остроумный, жизнерадостный, красивый человек, великолепный баянист, кстати и спортсмен неплохой. До февраля 1941 года дотянул Соловьев, но потом все же вынужден был откомандировать меня в Москву, что и сделал с нескрываемым сожалением.
Стриженный наголо рядовой Бесков прибыл на сбор московских динамовцев в Гагру. Осматриваюсь: ну дела, партнеры-то мои — сам Михаил Якушин, сам Сергей Ильин, Михаил Семичастный, Алексей Лапшин, Евгений Елисеев, Лев Корчебоков, Николай Дементьев, Сергей Соловьев, Аркадий Чернышев! Что ни имя, то выдающаяся личность в спорте. Кстати, по сей день считаю их образцами спортсменов.
«ДИНАМО»
Михаил Якушин в игре был (с кем из футболистов более поздних времен сравнить его по стилю и тактической манере?), пожалуй, как бразилец Сократес. А из наших — как Юрий Гаврилов в самом расцвете своих сил и мастерства (хотя, если разбираться, Якушин играл получше Гаврилова). Тончайший тактик, организатор атакующих действий, для соперников — коварнейший; недаром прозвище его — хитроумный Михей. Академик футбола! Партнеры знали: Михей даст пас именно туда, откуда удобнее всего забить гол. И сам Якушин мог «раскрутить» двух-трех защитников и забить.
Ни как капитан, ни как впоследствии тренер он не распекал никого из своих партнеров и питомцев, никому не устраивал разносов. Высказывался как будто шутя, но так язвительно, что это действовало сильнее разноса.
Например, Якушин делает пас левому инсайду Александру Назарову, сам выходит на свободное место и ждет ответной передачи, а Назаров допускает ошибку и отдает мяч соперникам. Так раз, другой. Потеряв терпение, Якушин замечает: «Саш, ты пригляделся бы. Я — в белой футболке, они — в красных. Может, хотя бы через раз будешь давать мяч тем, кто в белом?» Или: «Саш, ты побегал бы чуток. Товарищи твои бегают. Видишь, и я бегаю. — И он совершает демонстративную пробежку по периметру центрального круга. — Может, и ты немного подвигаешься?»
Я смотрел на своих старших товарищей по команде с тем же почтением, что и на корифеев МХАТа и Малого театра. Они и держались солидно, как подобает большим мастерам. На том давнем сборе весной 1941 года ведущие динамовские игроки относились ко мне дружески покровительственно, исподволь по-отечески воспитывали, ни в коем случае не ставя барьера между собой и мной. К примеру, Сергей Сергеевич Ильин и Аркадий Иванович Чернышев на досуге садятся поиграть в преферанс. «Костя, умеешь? Нет? Садись к нам, научим. Умственная игра, развивает предприимчивость. Станешь когда-нибудь тренером — вспомнишь нас и спасибо скажешь, что преферансу обучили».
И конечно, был в «Динамо» парень с характером Василия Тёркина. Такой балагур необходим, пожалуй, в каждой команде. О шутках и розыгрышах Николая Дементьева футболисты передают истории из поколения в поколение. Все динамовцы того периода помнят, что в какой-то момент на сборе в Гагре заметно ухудшилось питание, что-то мудрила наша кухня. Николай Дементьев организовал процессию «похороны игрока, погибшего от истощения». Самого его несли на импровизированных носилках; спереди и сзади шагали партнеры, мыча похоронный марш и неся вместо иконы шахматную доску. «Покойник» периодически пытался подняться, выкрикивал нечто вроде «Ой, есть хочется!» или «С таких харчей гол не забьешь!» Эту процессию прекратил начальник команды Иван Иванович Хайдин, упрекнул участников в легкомыслии, но и кухне было сделано замечание.
И другие шутки Дементьева были мрачноваты, зато неповторимы. В 1948 году мы с ним, как и некоторые другие опытные футболисты, начали учиться в Высшей школе тренеров.
В расписании занятий была лекция в анатомическом кабинете. Николай пришел туда раньше всех, забрался под простыню и лег рядом с телом, ноги которого предстояло изучать будущим тренерам. Когда остальные слушатели ВШТ во главе с преподавателем анатомии вошли в кабинет и окружили стол, простыня вдруг зашевелилась, «некто» под нею стал подниматься во весь рост… Будущие тренеры остолбенели. Преподаватель дождался, пока из-под простыни появилось озорное лицо Дементьева; эту выходку ему простили только за его высокое мастерство: как-никак заслуженный мастер спорта, авторитет.
Начался сезон 1941 года, и в матче против ЦДКА Борис Андреевич вместо заболевшего Сергея Ильина поставил на левый край нападения меня. Играть пришлось против правого защитника армейцев Григория Пинаичева, будущего старшего тренера ЦДКА. Я забил два гола, еще один был забит с моей подачи, а общий счет этой встречи — 5:2 в нашу пользу. К этому моменту удар у меня был поставленный, сильный и довольно точный: очень редко мяч пролетал выше ворот. Он мог просвистеть рядом с боковой стойкой, но не над перекладиной. В моем игровом активе были и скорость с дриблингом, и умение выбрать голевую позицию. Забивал я по-всякому: издалека, с близкого расстояния (поймав вратаря на противоходе, мягко и точно, с обманом), по центру, с фланга (подрезав мяч, послав его внешней стороной стопы). Быстро устанавливалось взаимопонимание с партнерами. Я видел — партнер перемещается, значит, его опекун станет его преследовать, освобождается пространство, в которое можно устремиться, и партнеру оставалось лишь сообразить, как умнее распорядиться мячом, — послать его на свободное место под удар…
Мы, московские динамовцы, лидировали в сезоне 1941 года, но… началась война.
Те, кто служил в воинских частях, были немедленно откомандированы на места службы. Часть, в которой проходил службу я, базировалась в Москве, в Лефортове. С первых дней войны мы несли патрульную службу в городе, на глазах обретавшем совсем иной облик. Начались воздушные налеты гитлеровских бомбардировщиков, москвичи заклеивали окна бумажными полосами крест-накрест, витрины магазинов закладывались мешками с песком, на улицах появлялись противотанковые надолбы, в небе повисли серые колбасы аэростатов. Часто взвывала сирена, из репродукторов раздавалось: «Граждане, воздушная тревога!» В ночном небе перекрещивались лучи прожекторов воздушной обороны, разноцветные пунктиры трассирующих очередей зенитных пулеметов, возникали облачка от разрывов зенитных снарядов, и в фокусе прожекторных огней время от времени оказывался вражеский бомбардировщик, казавшийся с земли игрушечным серебристым самолетиком. Но он нес смерть. Горели дома, на которые падали фашистские «зажигалки» (алюминиевые бомбочки с горючей химической начинкой), разваливались целые кварталы под ударами тяжелых фугасных бомб.
В день первого воздушного налета на Москву погиб мой товарищ по команде московского «Динамо», искусный молодой футболист и хоккеист Сережа Черников. Он выбрался на крышу своего дома вместе с другими парнями, а вражеский самолет полоснул из пулемета, и пуля попала Сергею прямо в сердце. Он был чуть моложе меня. Мне тогда было двадцать.
Наша войсковая часть вошла в состав 2-й дивизии НКВД. Затем влилась в ОМСБОН — Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения.
Очень быстро наступали оккупанты, Москва вскоре превратилась в осажденный город, который жил на скудном пищевом пайке, подчас без отопления, нередко без электрического освещения — то один район, то другой. 15-16 октября 1941-го тысячи жителей стали покидать Москву: в городе началась паника. Нашу часть, уже прибывшую к Рижскому вокзалу для отправки на передовую позицию, из-за этого срочно вернули и оставили до особого распоряжения нести патрульную службу в городе.
О делах нашей бригады ОМСБОН, о подвигах ее командиров и бойцов были впоследствии написаны книги и поставлены фильмы. Многим из ОМСБОНа было присвоено звание Героя Советского Союза. В этой легендарной бригаде образовалась целая часть, в которой воевали мастера и заслуженные мастера спорта. Не раз пересекали они линию фронта, ведя партизанскую войну против оккупантов, совершая дерзкие рейды в тыл фашистам.
Мне доводилось участвовать в разведке, которую наше командование высылало навстречу наступавшим гитлеровцам, чтобы уточнить их дислокацию, численность прорывавшихся к Москве мотоциклетных и танковых десантов. Запомнился первый наш выезд под командованием лейтенанта Рябоконя: на грузовике-полуторке мы, человек десять с винтовками и гранатами, выехали в район Химок, а затем продолжили движение к западу от этого поселка. Поездили-поездили, не встретили никого и благополучно вернулись. Я тогда подумал: хороша разведка — в кузове грузового автомобиля на шоссе, открытом для обзора со всех сторон… В следующие разведывательные выезды мы вели себя осмотрительнее, набираясь опыта.
Очень тяжелым стал для Москвы 1942 год. Хотя в битве под Москвой гитлеровские армии были частично разгромлены, частично отброшены к западу, столица переживала неимоверно трудные месяцы. Продолжались ежедневные воздушные налеты. Даже по рабочим карточкам выдавали предельный минимум продовольствия, а ведь были иждивенческие и детские карточки с еще более урезанными пайками.
Служба наша в городе, конечно, не шла ни в какое сравнение с боевой жизнью фронтовиков. Но приказ есть приказ, патрульные походы по находившейся на осадном положении Москве тоже были необходимы, и кто-то должен был их совершать.
В конце лета 1943 года Борис Андреевич Аркадьев стал собирать динамовцев для участия в первенстве Москвы, которое решено было возобновить. В разных частях служили Василий Карцев, Всеволод Блинков, Алексей Хомич. В штабе партизан Белоруссии, у Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко, служили минские динамовцы Леонид Соловьев и Александр Малявкин, которые несколько позже перешли в московскую команду одноклубников. В городе Молотове (ныне Пермь) жили с первых месяцев войны эвакуированные Михаил Якушин, Алексей Лапшин, Евгений Елисеев, Сергей Ильин… Еще шли жестокие бои на фронтах от Баренцева до Черного моря, но люди истосковались по нормальным проявлениям жизни; радовались нехитрым, но таким веселым и нужным киносборникам, высмеивавшим гитлеровцев; радовались любой оптимистичной песне, любому спектаклю оживавших московских театров. Людям мог придать силы и футбол, владевший перед войной столькими сердцами. И нас стали отпускать из войсковых частей на тренировки — на три-четыре часа.
Конечно, каждый из нас в немалой степени утратил чувство мяча, да и физические кондиции были снижены. Но все мы быстро восстанавливались, а тренировались жадно, словно стараясь надышаться. В нашем распоряжении было футбольное поле водного стадиона в Химках, а также поле на малом стадионе «Динамо» (главная арена Центрального стадиона «Динамо» в те дни была замаскирована от вражеских самолетов: на поле ставили декорацию, имитировавшую лес, трибуны накрывали маскировочными сетками).
В сущности, лишь в 1944 году собрался тот динамовский боевой состав, который сумел выиграть чемпионат СССР в год Победы. А в чемпионатах Москвы у нас особых достижений не получилось. В 1943 и 1944 годах нас обгоняли «Спартак», «Торпедо» и другие клубы.
Перешел в ЦДКА Б. А. Аркадьев, прекратили выступления А. Лапшин, М. Якушин, Е. Фокин, А. Чернышев. Осенью 1944 года старшим тренером московского «Динамо» стал М. И. Якушин.
В сезоне 1945 года в «Динамо» стихийно возникла и была творчески осмыслена и закреплена Якушиным схема расстановки игроков, которая фактически опередила бразильскую систему 1958 года на целых тринадцать лет! Это была система 4+ 2+ 4. Если судить по программкам матчей, состав наш по-прежнему строился по системе «дубль-ве». В воротах — Алексей Хомич, в обороне — Всеволод Радикорский, Михаил Семичастный и Иван Станкевич, в полузащите — Всеволод Блинков и Леонид Соловьев, в нападении — Василий Трофимов, Василий Карцев, Константин Бесков, Александр Малявкин (или Николай Дементьев) и Сергей Соловьев. Но Леонид Соловьев, специализировавшийся как центральный защитник в минском «Динамо», часто и у нас отходил ближе к своим воротам, фактически становясь вторым центральным защитником. Между прочим, именно Леонид Соловьев с его оборонительным опытом умел нейтрализовать неудержимого армейца Всеволода Боброва. Он больше подходил для этого, чем Блинков, который при расстановке сил по системе «дубль-ве» должен был держать Боброва, но не имел таких навыков игры в защите, которыми располагал Леонид Соловьев. Мы с Карцевым еще до войны играли центральными нападающими: он — в «Локомотиве», я — в «Металлурге». Карцев невольно тяготел к центру атаки, мне приходилось из-за этого смещаться немного влево, и у нас сам собой складывался сдвоенный центр. А в полузащиту после срыва нашей атаки отходил Малявкин (или Дементьев).
И получалась система 4+2+4, прогрессивность которой по сравнению с «дубль-ве» подтверждалась нашим стремительным лидерством в чемпионате страны, обилием мячей в ворота соперников, прочной и надежной игрой в обороне.
По всем игровым параметрам мы в целом были равны с командой ЦДКА. Справедливости ради могу признать, что, например, в атлетизме армейцы нас даже превосходили. Зато в технике владения мячом, в исполнении приемов и ударов, в сыгранности мы армейским футболистам не уступали.
Сезон 1945 года — бурный, целеустремленный, счастливый! Первый год наступившего мира, год светлых надежд! На стадионе не бывало свободных мест… Сегодня, разглядывая фотографии далекого сорок пятого, я четко вижу отличие нынешних турниров от тех всесоюзных первенств и вовсе не могу с уверенностью сказать, будто те давнишние были хуже современных.
Подобно А. А. Игнатьеву, автору книги «Пятьдесят лет в строю», я мысленно делю пополам вертикальной чертой чистый лист бумаги и пишу вверху слева «За», справа — «Против».
Что занес бы я в графу «Против», то бишь в пользу современных чемпионатов? Возросшие скорости общих действий команд. Универсализм игроков. Гибкость и разнообразие тактических систем. Нивелирование владения техникой (хотя то, что умел, допустим, Григорий Федотов, сегодня способен выполнить даже не каждый игрок сборной СССР). Элегантная экипировка нынешних футболистов: все эти «Адидасы» и «Пумы» ни в какой мере не сравнить с длиннющими трусами, которые с сегодняшних позиций глядятся, как юбки, а на нас в сороковые годы были в порядке вещей.
Гонорары сейчас у футболистов куда весомее наших давних. Квартиры попросторнее, машина почти у каждого. Теперь футболист может на несколько лет уехать за рубеж — выступать за «Тулузу» или «Севилью», «Ювентус» или «Шальке-04», а мы в сороковые — пятидесятые годы о таком и не помышляли (хотя во время английского турне «Динамо» в 1945 году предложения делались ошеломительные — по части суммы прописью). Сейчас футболисты ездят всюду, от Австралии до Канады, от Сингапура до Буэнос-Айреса, а в довоенные и первые послевоенные годы «прорывы» некоторых клубов за рубеж считались экстраординарным событием.
Но в графе «За» — в пользу наших давних турниров — я прежде всего пишу: «Зрители». Переполненные трибуны! «Но упрямо едет прямо на «Динамо» вся Москва, позабыв о дожде…» «Нет ли лишнего билетика?» — сакраментальный вопрос, раздававшийся тысячекратно в былые времена под стенами стадионов Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, любого футбольного города страны. Право, для моего слуха нелепо звучит: «На матче сегодня присутствует 20 352 зрителя». Это на каком матче — московских спартаковцев и динамовцев? Невероятно! Подобное было бы невозможно в сороковые и пятидесятые годы. Если стадион вмещал, допустим, 56 тысяч зрителей, то на матче присутствовало обычно больше.
И еще немаловажное «За» — энтузиазм футболистов времен моей молодости. Профессиональное отношение к своему делу, преданность ему и своему клубу. Я видел всякое: и современного юношу, расслабленно шагающего по футбольному полю на тренировке, лениво отбрасывающего мяч партнеру, как бы отбывая трудовую повинность; или другого юношу, только что приглашенного в команду, право выступать за которую ему предлагается авансом, в расчете на будущий рост, но он уже рассчитывает на квартиру в центре столицы и на автомашину вне очереди… Когда я работал старшим (или главным) тренером, приходилось решать и жилищные, квартирные вопросы — но лишь в том случае, если футболист утверждал себя в основном составе. Исключения делались только тогда, когда всем становилось ясно, что данный игрок команде необходим. Ну а для нас (не сочтите нескромным), признанных «звезд» московского «Динамо» 1945 года, получить отдельную квартиру было делом отнюдь не легким.
Слыву тираном и диктатором, приверженцем авторитарных методов руководства, как пишут в прессе некоторые давно выступающие со статьями о футболе авторы. Но при этом вспоминаю Бориса Андреевича Аркадьева, взывавшего к совести и сознанию игрока: «Друг мой, поразмыслите! Вы выпиваете и от этого играете все хуже и хуже! Образно говоря, вы сидите на суку и сами его перепиливаете!» Помню, в очередной раз «сук обломился», выпивавшего футболиста отчислили из «Металлурга»; на прощание он пришел и сказал Аркадьеву; «Вы были правы, Борис Андреевич! Веточка, на которой я кувыркался с пилой в руках, сломалась ко всем чертям!..»
А я в конце восьмидесятых годов подхожу к начальнику команды, которую тренирую, к комиссару, так сказать, основному воспитателю нравственности, слывущему, в отличие от меня, душевным и всепонимающим педагогом, и говорю: «Обратите внимание, игрок Н. явился на тренировку, не просохнув со вчерашнего, как они сами изволят выражаться» (терпеть не могу жаргон, никогда не употребляю, но слышу, знаю и здесь поневоле воспроизвожу). Начальник команды, человек более чем многоопытный, не моргнув глазом отвечает мне: «Не может быть!» — и уходит в совсем противоположную сторону. Потому что прекрасно знает: если подойдет сейчас к названному игроку, вполне может стать очевидным, что тот не только «не просох со вчерашнего», но и «добавил» утром. А это — конфликт. Так удобно быть всеобщим адвокатом, покровителем и доброжелателем…
Но мне-то, старшему (или главному) тренеру, что в такой ситуации остается делать? Ведь игрок Н. уже давал честное слово на общем собрании команды: «Такое больше никогда не повторится!» Меня уже уговаривали хором его партнеры, его доброхоты… Невольно начинаю думать: «Кем же я его заменю, кто будет не хуже на этом месте?» Таким образом укрепляю свою обрисованную «осведомленными людьми», устоявшуюся репутацию тирана и деспота.
Не уставал объяснять ребятам, что за один матч в теплую погоду футболист, играя в полную силу, теряет три-четыре килограмма своего веса. За одну интенсивную тренировку в зной — до двух килограммов и больше. Тяжелая физическая работа — вот что такое футбол, тем более современный, в котором целый набор технических приемов нужно выполнять на скоростях. Добавим сюда и психологические нагрузки, предматчевое волнение, переживания после поражений. Коротка футбольная жизнь! А нарушитель спортивного режима еще и сам сокращает ее.
Из-за выпивок он играет все слабее — значит, страдает команда. Прежние заслуги пьющего футболиста не позволяют быстро и просто выдворить его из клуба. Пытаешься сохранить его для футбола, но он уже обрел печальное ускорение. От его выпивок страдает и семья. Сколько раз ко мне обращались жены или матери игроков, которые пили…
А если молодой человек (тридцать лет, тридцать два года — далеко не преклонный возраст), завершив выступления в календарных матчах большого футбола, утратив общее внимание, упоминания в прессе и по телевидению, не обладая тренерскими способностями и не овладев по-настоящему иной профессией, продолжает возлияния? Распадается семья, ситуация может еще больше усложниться, и тогда не исключена трагедия. Что скрывать, случались и самоубийства.
Это лишь одна сторона многоплановой проблемы, с которой сталкиваются и футболисты, и их наставники. Мы, тренеры, не видим своих воспитанников в их свободное время и, следовательно, не можем их постоянно контролировать и на них влиять. Вот вдруг и сообщают о самом надежном, которого я считал безупречным и примерным, его соседи по дому: каждый вечер допоздна шум, все новые гости, на пределе громкости музыка… Для тренера — сигнал тревоги. Футбольная команда (это с моей субъективной точки зрения, которая наверняка кому-то покажется старомодной) — молодежный коллектив. Коллектив не самодеятельный, а профессиональный, собирающий на свои выступления многие тысячи зрителей и выдающий продукцию неосязаемую, но очень конкретно ощущаемую, можно сказать, в масштабах своей страны. Должны же быть у каждого члена этого своеобразного производственного коллектива ответственность за свои действия и профессиональная готовность к работе?
Могу ли я забыть наши игры сороковых годов, когда после физического и психологического напряжения изможденные, словно выжатые, мы на следующий день приступали к восстановительным процедурам! Ходили в бани — в парилки, получали массаж. Тогда не было каких-то особых условий. Это теперь на базе футбольной команды даже не высшей лиги — своя баня с сауной, свои массажисты, различные приспособления для быстрого восстановления, комфорт… Но смею утверждать: мы больше любили футбол. Футбол, а не себя в нем!
Не хочу принимать позу брюзги: «Вот в наше время…» Но вижу, что меркантилизм, проникший в различные сферы спорта, как будто увеличивает заинтересованность в успехе и обеспеченность футболистов, а фактически лишает их рыцарского благородства, энтузиазма, на чем основано овладение высшим мастерством и подлинное служение футболу.
23 июля 1945 года динамовцы и армейцы Москвы, шедшие в чемпионате СССР вровень (у тех и других по 18 очков, у нас соотношение мячей 37:8, у них — 38:8), сошлись в личной встрече. Сергей Соловьев забивает три гола подряд! Владимир Демин (помните, я называл его среди юных футболистов Краснопресненского детского парка в 1936 году) с одиннадцатиметрового отыгрывает один мяч, но вскоре я забиваю четвертый, лишая главных соперников последней, шаткой надежды отыграться… После этой победы нас уже было не остановить. А у московских «Крылышек» мы выиграли просто с разгромным счетом — 10:0. Тут сказалась явная разница в классе. На вторую встречу с командой ЦДКА, ничего не решавшую, мы вышли уже чемпионами СССР. Вот как помогла хорошо укомплектованному динамовскому составу опередившая свое время система 4+2+4.
В октябре нас ошеломила и обрадовала весть о том, что команде предстоит поездка в Англию. Я издавна испытывал уважение к стране, где родился и официально оформился футбол. Мне всегда нравились английские писатели — Диккенс, Вальтер Скотт, Стивенсон, Шекспир, Оскар Уайльд, Конан Дойл, Голсуорси… В военной Москве выходила газета «Британский союзник», из которой становились известны подробности героических походов, совершавшихся английскими морскими караванами в Мурманск и Архангельск. Нас, советских, в ту пору многое связывало с англичанами, мы вместе боролись против гитлеровских милитаристов. А для мастеров футбола поездка в страну, игроки которой к тому времени ни разу не проигрывали на своем поле, была причиной необычайного душевного подъема. Нам сообщили и дату первого матча с командой «Челси» в Лондоне: 13 ноября.
Вся наша английская эпопея подробно описана в сборнике «19:9», выпущенном в 1946 году издательством «Молодая гвардия», а также во многих статьях, интервью, мемуарных корреспонденциях, в книгах по истории отечественного футбола. Постараюсь передать лишь некоторые личные впечатления и ощущения, связанные с тем давним турне по Великобритании.
19:9
Когда наш самолет начал снижаться для посадки в Лондонском аэропорту, я увидел в иллюминатор землю «туманного Альбиона» с четко очерченными футбольными полями, которых в обозримом пространстве было больше, чем полей озимых или яровых. При ближайшем ознакомлении эти поля оказались поразительно ухоженными. И после, во время поездок по Лондону, по дорогам Уэльса в Кардифф, по Глазго и его окрестностям, мы видели многочисленные футбольные поля.
Лондон встретил нас дождем. Союзничество было совсем недавним, но уже пройденным этапом, началось заметное охлаждение — в высших кругах, разумеется. В аэропорту не было ни одного советского государственного флага и каких-либо других проявлений официального радушия. Зато нас взяла в оборот толпа репортеров, фотокорреспондентов и кинооператоров. Вопросы задавали нам самые личные; мы к этому тогда не привыкли, отвечали с официальных позиций, но с подчеркнутой вежливостью.
Разместить нас собрались в казармах королевской гвардии. Казармы оказались совершенно не подходящими, к тому же чересчур шумными помещениями. Хозяева уверяли, что жить рядом с королевским дворцом — высокая честь. Однако Михаил Иосифович Якушин деликатно и твердо заявил, что советским футболистам неудобно готовиться к ответственным матчам с английскими мастерами в таких условиях, в спартанских военных казармах. После чего нас быстро поселили в хорошем отеле в центре Лондона. Британские газеты немедленно откликнулись на этот инцидент статьями под заголовками «Где ночевать русским?», «Сдайте квартиры гостям из «Динамо».
Что касается сугубо футбольных аспектов, то нас рассмешила статья спортивного обозревателя «Санди экспресс» под названием «Не ждите слишком многого от русского «Динамо». В ней говорилось: «Это попросту начинающие игроки, рабочие, любители, которые ездят на игру ночью, используя свободное время». Ну а репортер «Дейли мэйл» вообще преподнес читателям и нам сенсацию: «Сегодня у советских динамовцев перерыв на водку и икру. Молчаливые советские футболисты будут пить под дикие, однообразные звуки балалайки и выкрикивать «Ура!» и другие слова, выражающие восторг».
Правда, не вся пресса повела себя столь наивно. Например, «Дейли экспресс» известила читателей, что динамовцы очень серьезно готовятся к встрече с «Челси».
Нас превосходно приняли люди, которых можно назвать «просто лондонцы». С нами приветливо здоровались, нас окружали допустим на Трафальгар-сквер и расспрашивали о жизни, о восстановлении разрушенных войной городов, о советском футболе. А мы впитывали в себя все прекрасное, что содержит древний Лондон.
Конечно, посмотрели Тауэр, он для меня ассоциировался с «королевскими хрониками» Шекспира и в действительности превзошел все ожидания. Великолепен Вестминстер, огромное впечатление произвел собор святого Павла. Да и многое другое врезалось в память — Хэмптон-корт, Пикадилли-серкус, Сити, шерлокхолмсовская Бейкер-стрит, особняки Вест-энда, Гайд-парк… После этого мне еще не раз доводилось бывать в Лондоне, и я симпатизирую этому прекрасному городу, для изучения которого, наверное, нужна целая жизнь.
Заглянули динамовцы и в Музей восковых фигур мадам Тюссо. Озорной Николай Дементьев протянул руку швейцару у входа, а тот оказался восковым. Николай шутливо обиделся: «Некультурный человек»», — и довольно резво подошел к другому швейцару. Осталось загадкой, что намеревался сделать с этой «восковой фигурой» Дементьев потрепать по плечу или взять за нос. Но «восковой» швейцар вдруг ожил и сделал шаг назад! Он был настоящим швейцаром…
Нам предоставили возможность тренироваться на стадионе «Шепард баш», где обычно проводились собачьи бега. Там для нас срочно поставили футбольные ворота. На наши тренировки повалил лондонский люд.
В канун матча с «Челси» еще какая-то (не помню название) газета удивила мир: «Если русские играют, как и тренируются, с незасученными рукавами, то они недостаточно хороши, чтобы состязаться с нашими первоклассными мастерами…» Оригинальный вывод! Незасученный рукав футболки в какой-то мере предохраняет локоть от ссадин при падениях. Впрочем, с годами я убедился, что многозначительно изрекать всяческую околофутбольную чушь умеют борзописцы не только лондонские…
13 ноября 1945 года. Стадион «Стамфорд бридж». Ход игры известен, до 65-й минуты мы проигрывали 0:2 (на 23-й минуте левый инсайд Гулден открыл счет, на 30-й правый инсайд Вильямс удвоил). Приведу строки из интервью Василия Карцева, которое было включено в сборник «19:9»:
«Сергей Соловьев стремительно прошел по левому краю, отдал мяч назад Бескову, вошедшему в штрафную площадь, а Бесков, не задерживаясь, передал мне. Я ударил… Счет стал 1:2».
Дальше приходится цитировать самого себя (из того же сборника):
«Делаю обманное движение — финт, предпринимаю сильный рывок. Харрис (опекавший меня защитник «Челси») бегает не так быстро, он отстает. Вхожу в штрафную площадь англичан, но не стремлюсь к воротам. Мой замысел мгновенно понимает Евгений Архангельский. Ко мне устремляется, спасая положение, другой английский защитник, и, как только он приближается ко мне вплотную, я откатываю мяч точно наискосок неприкрытому Архангельскому. Он бьет! 2:2».
Англичане — игроки высокотехничные, действуют дружно и мощно, однако каждый в своей зоне, каждый по своему «желобку». Мы же предложили им игру, которую называли между собой «хорошо организованным беспорядком». Должно быть, английским защитникам казалось, что против них на месте центрального нападающего играет не один, а три человека: то это был я, то Карцев, то Сергей Соловьев. А Бобров оказывался вдруг на краю. Через центр к воротам британцев устремлялись крайние наши форварды, инсайды, полузащитники. На месте, где по идее должен был играть Сергей Соловьев, неожиданно возникал я, а на моем месте — Карцев. В этом хорошо организованном и заранее отрепетированном беспорядке англичанам становилось все труднее обороняться.
Томми Лаутон, за которого «Челси» незадолго до этого матча уплатил «Эвертону» 14 тысяч фунтов стерлингов, оправдал расходы на себя (недаром трибуны «Стамфорд бриджа» скандировали: «Том-ми, фор-тин та-у-зендз!»): головой послал третий мяч в сетку наших ворот. А за семь минут до конца встречи я увидел Боброва, который мог выйти на голевую позицию, если бы туда был послан мяч. Я отправил мяч именно в ту точку, откуда Боброву было сподручнее нанести прямой удар, и Всеволод вложил в этот удар всего себя. Счет стал 3:3.
После матча с «Челси» английские спортивные обозреватели назвали всех нас игроками международного класса.
Мои тогдашние ощущения: чувствую себя как рыба в воде, раздаю мячи партнерам, обманываю своих «сторожей», бью с дальней и ближней дистанций… Наш стиль, наш «беспорядок», принес полную удачу в матче 17 ноября с валлийской командой «Кардифф-сити».
Шахтерский и портовый город Кардифф встретил нас огромным красным флагом над фасадом вокзала и плакатом: «Добро пожаловать, дорогие гости!» Алыми флагами были украшены многие улицы Кардиффа, гостиница, в которую нас привезли.
Возле стадиона продавались сувенирные букетики сине-белых цветов под названием «Динамо». На поле стадиона «Ниньен-парк» валлийский оркестр играл «Полюшко-поле» и Гимн Советского Союза. Каждому из нас футболисты Уэльса преподнесли миниатюрные шахтерские лампочки. Мы ответили цветами.
Нас предупреждали, что «Кардифф-сити» считается самой быстрой командой Британии. Когда началась игра, выяснилось, что мы бегаем не хуже. Первый мяч забил Бобров, второй (а также четвертый, седьмой и девятый) — я, Бобров и Архангельский сделали в этой встрече по хет-трику (забили по три мяча). 10:1 —почти как с московскими «Крылышками»! Неужели и тут сказалась разница в классе? Отнюдь нет. «Кардифф-сити» — добротная, маневренная и крепкая команда с умелыми форвардами и цепкими защитниками. Просто в нас вселился черт в тот день. После борьбы с «Челси» мы почувствовали себя окрыленными; казалось, мы можем все. «Кардифф-сити» попал под горячую руку, но 17 ноября динамовцы могли с таким же успехом растерзать и «Челси». Вот что значит «пошла игра». Вот что значат сотни телеграмм, полученных нами в Англии, — телеграмм из Советского Союза, в которых нас поддерживали, поздравляли, желали нам побед.
Среди потока этих телеграмм была одна особая. Но о ней — позже.
На следующий день после встречи с «Кардифф-сити» мне исполнилось двадцать пять. В этот день динамовцы оживленно обсуждали напечатанные в британской прессе сообщения: из прежнего основного состава «Арсенала» оставлены лишь четверо, остальных игроков заменили лучшими мастерами из семи клубов, в том числе в состав включен сам Стэнли Мэтьюз — «футболист номер один». Обозреватель «Дейли экспресс» Роберт Скрипс так это комментировал: «Русские идут играть с командой, представляющей весь футбол Британии; в ее составе игроки международного класса». Мне не хочется особо акцентировать на этом обстоятельстве внимание, ведь и в рядах нашего «Динамо» были тогда Всеволод Бобров из ЦДКА и Евгений Архангельский из ленинградского «Динамо».
Всех нас потешила карикатура, напечатанная в газете «Ивнинг ньюс». В кабинет командующего английской оккупационной армией в Германии (вспомним, дело происходит в 1945 году), держащего в руках газету с анонсом: «Динамо» — 10, «Кардифф-сити» — 1», вбегает рассыльный с возгласом: «Сэр, SOS от «Арсенала», просят срочно прислать подкрепления, включая танки, к среде, 21 ноября!»
Лондон бурлил, заключались пари по поводу результатов предстоявшей игры. Казалось, весь огромный город только и думает о футболе. Мы настраивались на самую серьезную борьбу с «Арсеналом», понимая, что здесь такой легкой победы, как в Кардиффе, не будет.
Утром 21 ноября ничто не предвещало погодных катаклизмов. Тысячи лондонцев задолго до объявленного часа тянулись на машинах, в автобусах и пешком к знаменитому стадиону «Тотэнхэм». К 13.00 на трибунах было более 50 тысяч зрителей.
На первой же минуте к воротам «Арсенала» прорвался Всеволод Бобров и сильным ударом послал мяч в сетку. Трибуны зарокотали. Не смолкали трещотки, рожки, горны, публика бушевала: «У-у-у! О-о-о!» (вот вам и сдержанные британцы!).
Постепенно англичане выправляют положение. У нас подбит Леонид Соловьев, на замену выходит Борис Орешкин. «Арсенал» нажимает. На двадцать пятой минуте инсайд Стэнли Мортенсен, «заимствованный» из команды «Блэкпул», неожиданным резким ударом застает Хомича врасплох. Затем он же забивает второй мяч и третий. К концу первого тайма мы проигрываем 1:3 — до сорок первой минуты.
Как-то быстро это получилось: Василий Трофимов справа очень удобно выложил мне мяч под удар, и я немедленно пробил. 2:3. Так мы ушли на перерыв.
В раздевалке речь шла о том, что надо шире и напористее применять нашу излюбленную тактику «хорошо организованного беспорядка». Англичане блестяще владели мячом, но оставались тем не менее верны своим зонам. Так играл, например, Лаутон в «Челси», так же играл за «Арсенал» центрфорвард Рук из «Фулхэма». И даже самый известный, Стэнли Мэтьюз, будущий сэр Стэнли, ходил строго по правому краю, не пытаясь переместиться в центр, тем более на левый фланг. Нужно было противопоставить этому наш отрепетированный спектакль под названием «Блуждающие форварды».
Начался второй тайм, и фирменный лондонский туман, без которого вообще трудно представить тамошнюю осень, стал катастрофически быстро сгущаться, превращаясь в то, что британцы образно называют «гороховым супом».
Представьте себе прямоугольник, стиснутый трибунами, сугубо футбольный стадион без беговых дорожек и секторов для легкой атлетики, затянутый густомолочным туманом, в котором мелькают темно-голубые и красно-белые футболки. С трибуны не видна противоположная трибуна. И «суп» все сгущается. Першит в горле, режет глаза. Радиокомментатор Вадим Синявский подходит к бровке поля и спрашивает ближайшего к нему динамовца: «Лёня, что там сейчас было?» — «Точно не скажу, — отвечает Леонид Соловьев, — но, кажется, Бобров бил по воротам, а голкипер парировал…» — «Прорыв Боброва! — кричит в свой микрофон Вадим Святославович. — Сильнейший удар в верхний угол ворот «Арсенала»! Вратарь Гриффитс в неимоверном прыжке с трудом переводит мяч на угловой!» В лучшем стиле Синявского. На Родине люди замирали у радиоприемников. А главное — так оно и было на самом деле, на стадионе «Тотэнхэм».
Показал свой высочайший класс Стэнли Мэтьюз. По невидимой линии вдоль самой бровки поля мчался он с мячом, проскакивал Ивана Станкевича и четко навешивал на нашу штрафную… (В феврале 1990 года я вспоминал его игру, оказавшись в Лондоне, где в это время отмечалось 75-летие со дня рождения неповторимого сэра Стэнли…)
… В тумане меня потерял мой опекун, центральный защитник «Арсенала» Бернанд Джой. Я вдруг ушел от него и исчез. Пока Джой, насколько позволяли ход и темп игры, разыскивал меня, через центр рванулся к британским воротам Бобров. Джой сейчас же «приклеился» к нему. Бобров продолжал движение, надеясь на пас. И получил мяч из тумана — это я верхом послал его Боброву. Всеволод на бегу боднул мяч головой, сбросив его в сторону от себя и от Джоя, но по направлению к воротам. Голкипер Браун из команды «Куинз парк», заменивший Гриффитса, бросился навстречу мячу, но натолкнулся на Сергея Соловьева, а мяч вкатился в сетку… 3:3!
Туман сгустился до такой степени, что британская сторона предложила на этом закончить матч. Чувствовалось, что англичане устали, смешались, что им несподручна такая игра. Николай Латышев, судивший эту встречу, спросил мнение нашего капитана. Михаил Семичастный ответил, что «Динамо» готово продолжать игру, что следовало бы спросить зрителей. Латышев принял решение: играйте!
Пошла 18-я минута второй половины игры, и мы снова спутали карты британской обороны. Недалеко от центра поля я принял мяч и сделал с ним рывок в штрафную площадь, тяготея чуть влево. Джой следовал за мной по пятам, правый защитник «Арсенала» мчался мне навстречу. Я оставил мяч позади себя, а сам продолжал движение в прежнем направлении; мы столкнулись с правым защитником, оба упали… Но мяч-то остался на «огневой позиции» прямо перед воротами! На мгновение центральным нападающим стал Всеволод Бобров, подхватил оставленный мной мяч, сделал с ним шаг, другой и пробил. 4:3!
В газете «Стар» мой сторож Бернард Джой напечатал статью. С мнением Джоя — одного из виднейших мастеров футбола Великобритании — стоит ознакомиться: «Не стану пытаться оправдать поражение «Арсенала» … Жаль, что туман не позволил зрителям хорошо рассмотреть игру, интересную и напряженную. Основной фактор, определивший успех русских, — позиционная игра, искусство, которое, по-моему, утеряно в Англии. Едва игрок «Динамо» получает мяч, его коллеги выдвигаются на свободные места, подальше от защитников. Сборище отдельных игроков не сможет победить такую хорошо подобранную и согласованно действующую команду, как «Динамо». Динамовцы почти ничем не выражают свой восторг, когда один из их игроков забивает мяч. Это показывает, что игрок, забивший мяч, лишь положил последний штрих, завершив усилия всей команды. Им удалось создать команду, которая и физически, и морально находится на высоте. Боюсь, что русские методы тренировки и игры в футбол революционны и, быть может, на наш взгляд, слишком неанглийские. Тем не менее мы должны, как сказал Герберт Уэллс, «приспособиться или погибнуть».
Наверное, мы с Джоем по-разному понимаем термин «позиционная игра». Он полагает, что это выход на свободное место, старание освободиться от опеки, выбрать позицию поудобнее. Я привык к тому, что «позиционная» означает «с постоянными позициями», то есть зонная.
Бернард Джой стал известным журналистом. На чемпионате мира 1974 года он пришел к нашим тренерам, к ветеранам советского футбола, приехавшим в Мюнхен, чтобы просто поболтать, вспомнить былые сражения. Он приветливо встречал каждого из своих прежних соперников. Мы с Джоем общались более чем дружелюбно. Приятный человек, сухощавый, седой джентльмен с тростью, не по-английски экспрессивный… Как летят годы!
Наконец, 28 ноября, Шотландия, Глазго, стадион «Айброкс». К моменту встречи с московским «Динамо» команда «Рейнджерс» 30 раз завоевывала первенство и кубок Шотландии, 29 раз побеждала сборную Англии, а существовала всего сорок лет. Против нас «Странники» (так переводится слово «Рейнджерс», хотя многие шотландцы в своем варианте усиливают смысловую окраску: «Бродяги») выставили все лучшее, чем располагали. Капитан команды Джон Шоу — защитник с международным именем, вратарь Джерри Даусен — просто национальный герой Шотландии. Центр обороны Янг, центр нападения Джеймс Смит (Большой Джимми) — звезды первой величины на севере этого футбольного острова.
На борту одного из судов, стоявших на реке Клайд, был растянут транспарант «Рейнджерс» — «Динамо» — 10:0». Сотня тысяч зрителей на трибунах. На карту поставлен престиж Шотландии! Мэр Глазго обращается к обеим командам с торжественным и миротворческим напутствием. И — звучит стартовая судейская сирена.
Третья минута матча… Василий Карцев бьет штрафной метров с двадцати. Карцевский «хлыст» — мяч в сетке! 1:0. Уже не сбудется прогноз, написанный на судовом транспаранте.
Двадцать четвертая минута… Проводим свою отшлифованную во многих играх атаку: Сергей Соловьев проносится по левому краю, передает мяч Карцеву, тот — мне, я — снова Карцеву, и вновь его разящий резкий удар. 2:0.
Шотландцы, по-видимому, изучали нас, приглядывались в ходе трех предыдущих матчей. Во всяком случае, наши «блуждания», наш «беспорядок» не явились для них неожиданностью. Игроки «Рейнджерса» старались опекать каждого динамовца вплотную и несколько отступили от зонного принципа обороны.
Большой Джимми подтвердил свою репутацию футболиста европейского масштаба, перехитрив всех наших на штрафной площади, включая Хомича. Счет стал 2:1. А затем произошел новый для нас в ту пору, теперь ставший почти привычным (хотя привыкнуть к этому невозможно) судейский казус. В борьбе за мяч — в рамках правил — потеряли равновесие и упали в штрафной площади «Динамо» два футболиста — наш и шотландский. Арбитр Томпсон без колебаний назначил свободный удар в сторону от наших ворот. Но тут к нему подбежал судья на линии. После переговоров с ним Томпсон принял диаметрально противоположное решение: назначил одиннадцатиметровый удар в ворота «Динамо». Как рассказывают очевидцы, спортивный обозреватель радио Великобритании Клейденинг воскликнул, адресуясь к радиослушателям: «Несомненная несправедливость!»
Хомич уже отразил один пенальти в этом матче. Во второй раз ему это не удалось. Янг выполнил удар безупречно. 2:2.
А в сумме — 19:9. Две победы и две ничьи. Вот таким было наше открытие футбольной Мекки. Ну а затем — поток комплиментов по нашему адресу в английской, валлийской и шотландской прессе. Газета «Ньюс кроникл» предложила: «Было бы жестом вежливости по отношению к «Динамо», если бы гостям предоставили возможность встретиться с командой, действительно представляющей английский футбол. «Динамо» заслуживает того, чтобы мы выставили против него лучшую команду, какую сумеем собрать».
Однако счет 19:9 призывал руководителей английского футбола к осмотрительности: продолжения не последовало.
Мы провели в Лондоне еще несколько безмятежных дней, посетили Британский музей. Национальную галерею, концертный Альберт-холл, Букингемский дворец… Повсюду нас узнавали (впрочем, было бы странно, если бы не узнавали: все мы были в одинаковых желтых ботинках, широких немодных брюках, в выглядевших анахронизмом москвошвеевских шляпах). Нас приветствовали, просили автографы, жали нам руки, расспрашивали.
Но очень манила, звала, владела мыслями Москва. Меня — особенно. Телеграмма, о которой я упомянул, была от знакомой девушки, Валерии Васильевой. Она поздравила меня с днем рождения, адресовав телеграмму с наивной, хотя и обоснованной уверенностью, что послание будет доставлено: «Лондон, команде московского «Динамо», Константину Бескову». Через три месяца после нашего возвращения из английского турне Валерия Васильева стала Валерией Бесковой.
После триумфального (так оно всеми было воспринято на Родине) турне по Великобритании мы, чемпионы СССР 1945 года, прямо скажу, подзазнались. Пишу «мы», так как не отрываю себя от команды. Хотя сам я и тогда понимал: достигнутое, выигранное — еще не индульгенция на все последующие годы, тем более что в 1946 году травмы не позволили мне нормально участвовать в чемпионате страны: из двадцати двух матчей я выходил на поле только в тринадцати, и не всегда на девяносто минут. Потому и забил за весь турнир всего два гола.
Перипетии трех сезонов, в которых чемпионами становились наши главные соперники, футболисты Центрального Дома Красной Армии, подробно описаны во многих изданиях и справочниках, повествующих о футболе языком фактов, цифр и прочих необходимых данных (составы команд, на какой минуте забит мяч и т. п.). Меня эти три сезона утвердили в мысли: головокружение от успехов во все времена и не только в футболе к добру не приводит. А уж в футболе наверняка оборачивается неудачами.
Даже небольшое послабление себе обезоруживает команду и каждого игрока в отдельности. Мысль «как-нибудь выберемся на классе» пагубна. Футбольная мудрость гласит: «Порядок бьет класс». Это означает: хорошо организованная, движимая энтузиазмом, стремящаяся к победе, в меру честолюбивая команда пусть даже средних возможностей способна победить коллектив высококлассных мастеров, профессоров мяча, если та отнеслись к игре несерьезно, спустя рукава. Это доказано практикой тысячи раз. Можно лишь посочувствовать тренеру, втолковывающему игрокам, что соперник, не столь искусный, как они, в атлетическом отношении им не уступает и будет биться неистово. А игроки, кивая в знак согласия, остаются себе на уме: дескать, мы виртуозы, чемпионы, состав у нас все тот же, значит, победа гарантирована.
Вспоминаю совсем, кажется, недавние восьмидесятые годы, ответный матч московского «Спартака» в борьбе с бременским «Вердером» за европейский клубный кубок. В московской встрече этих команд у спартаковцев многое получилось, на волне подъема были забиты четыре мяча, удались многие комбинации, было неплохое физическое состояние. «4:1. Считайте, что мы вышли в следующий тур розыгрыша этого кубка, — говорили футболисты. — Отквитать три мяча мы бременцам не позволим».
А я видел, как говорится, невооруженным глазом, что игроки «Вердера» сильны, технически умелы, в тактическом отношении на самом современном уровне — словом, это весьма добротная профессиональная команда. Да, нам многое удалось в родных стенах, но такие состязания состоят каждый раз из двух раундов; у себя дома, в Бремене, «Вердер» даст нам жестокий бой, и к нему надо быть готовыми.
Игроки кивали в знак согласия. Кто-то даже брал слово и заверял, что приложит и так далее… Но было видно: ребята чересчур самоуверенны, запас в три мяча их как бы убаюкал. И это более чем тревожило.
Пытался поговорить с некоторыми ведущими игроками тет-а-тет: мол, ты-то уж какой стреляный воробей, тебя на мякине не проведешь, ты понимаешь, какую кашу способен заварить на своем поле «Вердер»; потолкуй с ребятами, объясни им по-свойски. Команду необходимо мобилизовать!
Все было тщетно. И естественно, где тонко, там и рвется. Подтвердилось «правило бутерброда», который если падает, то непременно маслом вниз. До Бремена мы добирались с таким трудом, будто он находится на берегу Магелланова пролива. Команда и тренеры страшно устали в пути. Большинство футболистов были какие-то вялые. На разминку перед игрой вышли полусонными. И еще во время разминки я нутром почувствовал, что нас сейчас крепко обыграют.
Первые же минуты матча показали, что и «Вердер» совсем не тот, который выступал в Москве, и «Спартак» словно подменили. 2:6 — это был разгром. И не «порядок бил класс» в этом матче, о котором горько вспоминать, а «класс и порядок били беспорядок».
Как тут не вспомнить другой матч европейского кубкового турнира тех же восьмидесятых годов, когда спартаковцам достался в соперники мой давний знакомый — лондонский «Арсенал». Мало того что этот клуб маститый сам по себе, так он еще и числился среди предыдущих обладателей кубка, за который мы с ним собирались бороться. Англичане в Лужниках не стали обороняться, нет, они шли и шли в атаку и забили нам два гола, которые, как известно, при определенной ситуации ценятся дороже в этих турнирах, чем забитые на своем поле.
Перенеся два нокдауна и опомнившись, спартаковцы ринулись на штурм британских ворот. Была достигнута победа со счетом 3:2, но два гола, пропущенные на своем поле, не давали мне покоя. Я вновь и вновь напоминал о них спартаковцам.
Они были тогда энтузиастами — оптимистичные и старательные спартаковцы 1982 года. Они поняли, прочувствовали, приняли близко к сердцу скрытую внешним благополучием опасность, которая, став в ответном матче реальностью, могла прекратить наши выступления в этом европейском турнире. Спартаковцы с подъемом и задором приняли тренерский план: в Лондоне не уходить в глухую защиту, не играть на удержание минимального счета, что всегда — скользкая дорожка, а атаковать и атаковать (чего никак не ждут от нас англичане).
— Мы, казалось бы, облегчили задачу «Арсеналу», пропустив дома два мяча, — говорил я на установке. — Так давайте усложним ему задачу теперь. Застанем врасплох своей агрессивной игрой, не будем отсиживаться в защите, как того ожидают наши гостеприимные хозяева, забьем им больше, чем два!
Когда между командой и тренером обретен контакт, полдела сделано. Наш новый визит в Англию стал победным. Напористо атаковали крайние защитники; завертели, запутали британскую оборону своей каруселью и неожиданными выпадами игроки передних линий; в первые четверть часа второго тайма Сергей Родионов, Федор Черенков и Сергей Шавло выполнили нашу «программу максимум»: забили больше, чем два мяча. И после этого спартаковцы не утихомирились, продолжали терзать защиту. Под овации английских зрителей, умеющих ценить содержательную, результативную игру, забили четвертый мяч и оставили о себе превосходную память в стране Шекспира.
Вот что такое головокружение от успехов и вот что такое рассудительные головы. Вот что такое горе тренера и вот что такое его счастье.
«К СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ ВСЕГДА ОТНОСИЛСЯ СЕРЬЕЗНО»
Футболисту и тренеру, как и представителю любой другой профессии, важен и нужен надежный тыл: дружная семья, домашний уют, хорошие отношения. Знаю немало примеров, когда семейные неприятности, ссоры, а то и скандалы, приводившие к разрыву, отрицательно сказывались на выступлениях игрока.
К семейной жизни я — умозрительно — всегда относился серьезно, хотя о собственной женитьбе совершенно не думал лет до двадцати четырех. Представления мои и принципы были определенны и устойчивы: если жениться, то не для того, чтобы вскоре развестись; дом — это любовь и взаимное уважение, это дети, это порядок. Высокие требования нужно предъявлять в первую очередь к себе, отношение к семье должно быть ответственным. Так я считал в молодости, так считаю по сей день.
Понимал я и то, что мужчина должен быть главой семьи и обеспечить ее материально.
В послевоенные годы мы дружили с Василием Карцевым. В «Динамо» он был приглашен из «Локомотива», немосквич (из подмосковного города Егорьевска), жил долгое время в гостинице. Бытовая неустроенность сказывалась на его настроении и, конечно, на игре. Поэтому я убеждал Карцева: «Приезжай почаще ко мне». При этом понимал, что наша шестнадцатиметровая комната не ахти какие хоромы; что в квартире, кроме Бесковых, еще четыре семьи; но мама приготовит обед, приветит гостя, и Карцев почувствует себя хоть в какой-то степени дома, это его успокоит, уравновесит.
Со временем нам с Василием предоставили на двоих двухкомнатную квартиру в высотном доме на Котельнической набережной: дескать, раз вы друзья, то получайте каждый по комнате, а кухню и остальное делите по-дружески (да, не так-то просто было в послевоенные годы получить отдельную квартиру в Москве даже игроку прославленной футбольной команды!). Вскоре Карцев собрался жениться, и я, сознавая, что молодоженам необходимы благоприятные условия, уступил другу свою комнату в этой квартире.
Многие мои партнеры по «Металлургу» и «Динамо» были женаты. Мне, самым серьезным образом воспринимавшему советы старших, врезалась в сознание фраза, сказанная товарищами в «Металлурге», — Павлом Александровичем Кудрявцевым и Юрием Васильевичем Логиновым: «Запомни, Костя, жениться надо не раньше двадцати пяти…»
…Шли мы однажды с приятелем Яшей Гениным, инженером (он стал в скором времени лауреатом Сталинской премии), кажется, возле московского сада «Эрмитаж». И навстречу — две девушки. Одна из них произвела на меня огромное впечатление. Сразу, с первого взгляда! «Знаешь, Яша, — сказал я, — вот на такой девушке я бы женился…»
Еще два-три раза встречал эту юную незнакомку, но не только не решался подойти, но даже долго смотреть на нее считал неудобным. В момент одной из наших случайных встреч с этой девушкой я сказал футболисту Александру Петрову, оказавшемуся рядом: «Познакомился бы ты, Саше, а затем познакомил бы меня». Но Саша тоже не решился заговорить с этими девушками.
Однажды мы встретились в саду «Эрмитаж» с Владимиром Аркадьевичем Канделаки, известным певцом и большим любителем футбола; разговорились о матчах, игроках, соперничестве «Динамо» и ЦДКА. Вдруг подходят к Канделаки… эти самые девушки! Здороваются, передают от кого-то привет и уходят… Впоследствии я узнал, что Канделаки родом из Батуми, и Лера родилась в Батуми, ее мама была знакома с Владимиром Аркадьевичем давно. Эта встреча в «Эрмитаже» произошла летом сорок пятого года.
А осенью, в конце октября, когда мы стали чемпионами страны, готовились к поездке в Англию, мы с Сашей Петровым после тренировки пошли в коктейль-холл на улице Горького — взять по порции мороженого. Когда вышли и двинулись вниз по улице к станции метро, увидели идущих навстречу тех самых девушек. И снова я не решился подойти. Проехали под землей до следующей остановки и спохватились: чемоданчики со своей спортивной амуницией оставили в коктейль-холле! Пришлось возвращаться. И тут я сказал Саше: «Она мне очень нравится. Если еще раз их встретим — непременно подойдем!» Взяв свои чемоданчики, выходим из коктейль-холла и — судьба: они.
Мы вежливо поздоровались, представились как футболисты московского «Динамо», сказали, что на днях полетим в Англию. Девушки держались отчужденно, но, услышав о «Динамо», неожиданно спросили: «А есть у вас в команде холостой Женя?»
Позднее оказалось, что мать Леры дружила с женой моего товарища по «Динамо» Василия Трофимова Оксаной. Трофимовы были в гостях у Васильевых, разговор там зашел и обо мне; это Лера перепутала — не Женя, а Костя.
Нет у нас такого Жени, — ответил я. — У нас в «Динамо» я холостой.
Главное — познакомились! Еще через несколько дней, накануне нашего отъезда в Англию, вся команда ужинала в ресторане «Динамо», и мы с Трофимовым пригласили туда Оксану и Леру. Пришли с ними, сели за отдельный столик; нам подали ча^ с пирожными. Я сказал Лере, что постараюсь дать знать о себе из Лондона; взял у нее фотографию (и частенько смотрел на нее, когда оставался один, — и во время английского турне, и после).
Позвонить из Лондона в Москву в 1945 году было не так просто, как сейчас. Я надеялся, что, может быть, удастся через наше посольство или еще как-нибудь. А помог мне в этом телефонном свидании наш радиокомментатор Вадим Синявский. Его «зафрахтовал» как специального корреспондента главный редактор газеты «Московский большевик» (ныне «Московская правда») Семен Давыдович Индурский, рассчитывая получать эксклюзивную информацию о матчах динамовцев в Англии. По моей просьбе Синявский уговорил Индурского пригласить на следующие переговоры Леру. Она явилась в редакцию газеты; Синявский, продиктовав свой репортаж, вручил трубку мне, а Индурский в Москве — Лере. Разговор, хотя и сбивчивый, неловкий, но все же состоялся!
Возвращаемся мы из английского турне, всех встречают: товарищей моих — родня и друзья, меня — только мама… Приехали мы с ней домой; она пироги напекла, стала вспоминать, как соседи жаловались, что я мячом все бью и бью в стену дома; тогда она мне за это стала выговаривать, а я ответил: «Зря сердишься. Слышала, недавно группу футболистов наградили орденами? Когда-нибудь и меня наградят!» Теперь мать поверила, что меня и в самом деле могут когда-нибудь наградить…
А мне не сиделось. Побежал на улицу звонить Лере (в квартире у нас не было телефона). Стоял крепкий декабрьский мороз, и в эту холодину я искал действующий телефон-автомат, что было делом нелегким. Наконец нашел. Звоню: «Почему не встретила?» Она отвечает: «Я хотела поехать встречать, но, когда стали приглашать в автобусы, спросили: «Бескова кто встречает?» — прозвучало: «Мама», и я оказалась лишней».
Я стал уговаривать: «Приезжай сейчас же к нам. Я встречу». Лера слегка поломалась, но согласилась. Я стоял на морозе и впивался взглядом в каждый подходивший трамвай; на третьем по счету она приехала. Я протянул руку, помогая сойти с площадки, осторожно поцеловал в щечку.
Познакомил с мамой, посидели у нас, а ближе к полуночи пошел провожать Леру. И мы чуть ли не через всю Москву в сумасшедший мороз шагали до ее дома в Ананьевском переулке (напротив Института имени Склифосовского). Говорили, говорили… Ноги у нее замерзли до невозможности. Кое-как дошли. Тогда ходили слухи, что в Москве орудует банда «Черная кошка», и они с мамой не отпустили меня обратно, уложили на раскладушке.
Было это 7 декабря 1945 года, а 17 февраля 1946-го мы с Лерой расписались.
Надеюсь, я всю жизнь верен принципам, выработавшимся смолоду: семья — это любовь и дружба, это порядок, прочность, взаимное уважение, домашний уют. Глава семьи берет на себя самое трудное… До золотой свадьбы нам осталось совсем мало лет. Впрочем, можете спросить, что думает по этому поводу Валерия Николаевна, выяснить ее точку зрения.
— Непременно. Именно это и собираюсь сделать.
«И СКАЖУ ПРЯМО: ЛЮБИЛА ЕГО ВСЮ ЖИЗНЬ»
— Тогда, в сорок пятом, мы с подругой часто ходили в сед «Эрмитаж», все спектакли Театра имени Моссовета пересмотрели — с Мордвиновым, Марецкой… К этому времени я уже танцевала в ансамбле Центрального дома культуры железнодорожников, над которым шефствовал Исаак Осипович Дунаевский. Обычно наш ансамбль так и называли ансамблем Дунаевского.
— Извините, Валерия Николаевна, начнем чуть раньше. Как вы оказались в ансамбле Дунаевского? Вы ведь драматическая актриса, окончили ГИТИС.
— Ну, тогда придется совсем сначала. В 1942 году я, школьница, поступила в хореографический кружок Московского Дома пионеров, что находился на улице Стопани. Вела кружок Елена Романовна Россе, чудесный балетмейстер. Мы ездили выступать в воинские части, а поскольку фронт был не так уж далеко от Москвы, то одно время мы танцевали перед бойцами прямо на передовой. У фронтовиков особым успехом пользовался татарский танец, который мы исполняли втроем (кстати, мои тогдашние партнеры по кружку и этому танцу много лет работали потом в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко). Я продолжала учиться в школе, ходила в свободное время на фабрику (на Землянке), где мы укладывали готовые к отправке на фронт косынки — повязки для раненых (такая повязка поддерживала руку). За это на фабрике давали нам хлеб.
Танцевала в пионерском кружке, а ближе к концу войны поступила в ансамбль Дунаевского.
Значит, пришли мы в тот раз в «Эрмитаж», увидели Владимира Аркадьевича Канделаки, подошли поздороваться, передать привет от моей мамы. Владимир Аркадьевич знал меня совсем маленькой. Обратила внимание на одного из парней, которые стояли с ним: интересный такой молодой человек в щегольском макинтоше, в белых с желтым ботинках, какие не очень часто можно было увидеть в то время в Москве. Этот парень почему-то очень пристально на меня смотрел. Но мы раскланялись с Канделаки и ушли. Знакомства не произошло.
Приятельница моей сестры Оксана была замужем за футболистом Василием Трофимовым. С нею была знакома и моя мама. Так что иногда у нас заходил разговор о футболе. Я даже была однажды на матче: играли московские «Крылья Советов» и «Динамо», динамовцы победили со счетом 10:0. Кроме того, моя мама, Елизавета Павловна, была знакома с братьями Старостиными. В общем, мы не были чужды футболу
В начале ноября сорок пятого года встречаю Оксану Николаевну Трофимову, и она взволнованно говорит: «Представляешь, наши летят в Лондон!» Поэтому когда к нам с подругой подошли на улице Горького молодые люди, одного из которых я видела уже не впервые, и сказали, что на днях улетают на матчи в Англию, я смогла ответить: «А мы знакомы с женой Трофимова». Вечер накануне их вылета договорились провести вместе; со стадиона футболистов не отпустили, и мы с Оксаной приехали на «Динамо».
А к 18 ноября я послала поздравительную телеграмму по адресу: «Англия, Лондон, команде московского «Динамо», Константину Бескову». Пожелала ему счастья в день 25-летия.
Вдруг позвонил к нам домой Семен Давыдович Индурский, редактор газеты «Московский большевик». Пригласил посетить редакцию в определенное время: Костя будет на проводе. Я приехала. Смущалась, чувствуя себя как бы невестой, хотя об этом и речи не было. А тут еще Костя из Лондона спрашивает: «Какой у тебя размер ноги?» Я закричала: «Не надо! Пожалуйста, ничего не надо!» Но он все-таки привез в подарок туфли на каучуке. Наверное, есть разница в наших и английских номерах обуви, потому что туфли оказались мне очень малы. В них пришлось наливать кипяток, и вся наша коммуналка в Ананьевском переулке разнашивала их для меня…
Сегодня это смешно звучит, вероятно. А тогда жилось нам, мало сказать, трудно. Зимой сорок шестого года мы ходили с Костей на каток; придем с катка к нам домой, и я бегу к соседям одолжить кусочек сала на вилке — не совсем взять, а только попользоваться, поводить салом по сковородке, чтобы макароны разогреть. А больше нечем было угощать.
Мы познакомились 2 ноября 1945 года, а в феврале Костя уже поставил мне условие: уйти из ансамбля. А между прочим, я поступила в балетную труппу ансамбля Дунаевского по конкурсу, не так-то легко было его выдержать… Но я понимала: если останусь в ансамбле, нам почти не придется видеться. Ансамбль то и дело на гастролях, вечно в пути, и динамовцы на многие игры выезжают. Словом, послушалась я Костю, ушла из ансамбля.
Знаете, после я поняла, что не просто так, из прихоти или из ревности, он настаивал на моем уходе из ансамбля. У него очень точный глаз, природное качество сродни таланту — сразу увидеть в человеке скрытые или не слишком выраженные потенциальные возможности (как и недостаток, отсутствие таковых). Значит, он увидел, что я, скажем так, не вырасту в танцевальную звезду. А увидел, значит, сказал по-бесковски напрямик: уходи из ансамбля.
В сорок седьмом у нас родилась девочка. Узнав об этом, мой отец, Николай Никанорович Васильев, в письме посоветовал назвать ее Любой. «Это, — писал он, — самое подходящее имя для вашей с Константином дочери: Любовь».
— В письме? Он находился где-то вне Москвы?
— Он находился в заключении, в лагере близ Жигулей, Его, инженера-электросварщика, выпускника училища имени Баумана, арестовали в сорок четвертом. У его знакомого, который сказал что-то крамольное при осведомителе соответствующих органов, был в записной книжке среди других телефонов номер телефона моего отца. К моменту рождения Любы ему разрешили переписку.
— Выходит, Константин Бесков, знаменитый футболист, обласканный всеми, в том числе разнообразным начальством, уже задумывавшийся о тренерской работе, не остановился перед тем, чтобы в ту пору жениться на дочери политического заключенного?
— Не только не остановился, но стал добиваться пересмотра дела. Да, на это надо было решиться! Тогда могли кого угодно репрессировать, невзирая на заслуги, не только футболиста. Костя добился разрешения на свидание с отцом, ему нужно было лично поговорить, составить собственное впечатление. Когда динамовцы приехали на матч с куйбышевскими «Крылышками», Костю ночью на катере отвезли в этот лагерь. Отец был сильно болен, поэтому свидание должно было состояться в медицинском изоляторе.
Костю предупредили, чтобы он молчал до особого распоряжения. Но вот в помещение вошел отец (выглядел он ужасно, а ведь был очень красивым), закутанный в грубое казенное одеяло. Его спросили: «Фамилия, имя, отчество?» Он назвался. «Откуда родом?» — «Москвич». — «Домашний адрес?» — Он назвал. «Есть родня?» — «Жена Елизавета Павловна, дочь Валерия». — «Дочь замужем?» — «Да». — «За кем?» — «Ее муж известный футболист Константин Бесков из команды «Динамо». — «Вы его знаете? Встречались?» — «Нет».
Тогда эти люди показали на Костю, сказали: «Вот он, Бесков». И разрешили им с отцом общаться.
Они бросились друг к другу. Отец сказал: «Пожалуйста, не обращайте внимания на мой вид…»
В общем, это была весьма эмоциональная сцена, какую не увидишь ни в одном театре. Медсестра, присутствовавшая при этом, плакала. И даже те люди, которые «стояли на страже», были взволнованы.
Костя приложил много усилий, прежде чем в сорок девятом отец вернулся домой. А после пятьдесят третьего был полностью реабилитирован… В этой истории — весь Константин Иванович. И скажу прямо: любила его всю жизнь. Больше никого не любила. Бывает, говорят люди: быт заедает, неустроенность, нехватка средств, разлуки — и люди охладевают друг М другу и расстаются… Не знаю. Я просто любила, быт не быт, разлуки не разлуки. Вы видели в «Советском спорте» не так давно его фотографию времен молодости? Правда же, какой симпатичный, стройный, видный?
— Да просто красивый — той русской спортивной красотой, которую запечатлевают художники на полотнах, скульпторы — на граните и бронзе.
— И всегда спокойный, сдержанный. Много усилий требуется, чтобы вывести его из себя. Очень сильный характер.
В сорок девятом я поступила в Музыкальное театральное училище имени Глазунова. Проучилась два года, и училище закрыли. Нас, студентов-глазуновцев, перевели в ГИТИС, создав там отделение музыкальной комедии. Но я с этого отделения перешла — по конкурсу! — на актерский факультет, где моими однокашниками были Люсьена Овчинникова, Марк Захаров, Лия Элиава, Юрий Горобец, Володя Васильев — тот, который по сей день играет в Театре имени Ермоловой.
— А Константин Иванович не был против ГИТИСа?
— Ну как же, был! Но пришел к нам на экзамен первого курса — Андрей Михайлович Лобанов поставил тургеневскую «Провинциалку» (я играла Дарью Ивановну), — посмотрел и сказал: «Ладно, учись дальше». Это меня очень обрадовало, я уже тогда по отдельным его замечаниям, репликам почувствовала, что он удивительно точно реагирует на все достойное внимания в искусстве.
Был у нас в жизни такой эпизод. Выходила замуж моя приятельница, актриса Театра на Таганке. Пригласила на свадьбу нас с Костей. Торжество устроили в ресторане «Арагви», в отдельном кабинете. И был там совсем еще молодой Володя Высоцкий. С гитарой. Пел, конечно, свои песни. Константин Иванович послушал Высоцкого и сказал: «Очень рад, что узнал вас. У вас большое будущее…» В семьдесят четвертом, готовя олимпийскую сборную к отборочным матчам, он увидел на телеэкране Аллу Пугачеву, тогда еще не одержавшую побед на международных конкурсах. Спросил: «Как зовут? Алла? Надо записать на видео ее «Арлекино» и периодически показывать футболистам — для поднятия тонуса и снятия напряжения. Хорошая растет певица».
У него артистичная натура. Чтобы выслушать его замечания, я приглашала его на все свои спектакли, начиная с дипломного в ГИТИСе — «Волки и овцы» Островского, где у меня была роль Глафиры. Ну и сама старалась не пропускать матчи. Сперва футбол был для меня зрелищем романтическим, даже феерическим, но, откровенно говоря, шляпки интересовали больше. Не понимала, почему Костя так остро переживает поражение, не он же один проиграл — вся команда проиграла, полтора десятка людей… Разбираться начала, когда он стал работать тренером. Поражения можно делить на всех в команде, но, оказывается, виноват почти всегда тренер. Вот когда я узнала, почем фунт лиха!
Очень тяжело завершилась для него Московская олимпиада: выигрывали, выигрывали, а в полуфинале пропустили один мяч от сборной команды ГДР и не сумели отквитать. А все были на сто процентов убеждены, что на своем поле советская команда просто обязана выиграть Олимпийские игры. Кого винить? Конечно, старшего тренера… Спустя некоторое время я в каком-то шутливом разговоре сказала: «А ты сейчас женился бы на молоденькой?» И он после короткой паузы, полностью осознав услышанное, ответил: «Боже сохрани: это все равно, что еще одна Олимпиада!»
— Вы сразу по окончании ГИТИСа вступили в труппу Театра имени Ермоловой?
— Да. И первая роль, которую мне, кстати, приятно вспоминать, — в спектакле «Вода с Луны» по пьесе Хентера. Андрей Михайлович Лобанов поставил этот спектакль в 1956 году, предложил мне роль, а после этого он в ермоловском театре уже ничего не ставил.
— Насколько я помню, а в театр ходил немало, вы играли во многих постановках ермоловской труппы. Например, запомнилась ваша Бетси в «Опасном повороте» Пристли: многоплановый, интересный образ. Вашу Ливию помню в «Укрощении укротителя» Флетчера…
— Ну, роли были. Джульянелла в пьесе Эдуардо де Филиппо «Суббота, воскресенье, понедельник». В «Трех товарищах» по Ремарку. В пьесе Михаила Светлова «С новым счастьем!» играла Катю Бережкову. Играла в «Дикарях» Михалкова — этот спектакль прошел 400 раз! Были, были роли. А партнеры какие! Всеволод Семенович Якут, Иван Иванович Соловьев, Валерий Петрович Лекарев, Владимир Алексеевич Андреев… С Юрием Медведевым играла, со своим однокашником по ГИТИСу Володей Васильевым. С Иветтой Киселевой, Раисой Губиной, Софьей Павловой — отличные партнерши.
— В конце пятидесятых годов я участвовал в работе Студенческого театра МГУ. Одним из режиссеров у нас был Иван Иванович Соловьев, тогда еще не народный артист СССР. Я спросил его о вас (еще бы, супруга Бескова!). Иван Иванович очень хорошо отозвался, он вас ценил как острохарактерную актрису… Видел я и фильмы с вашим участием: «Повесть о первой любви», «Июльский дождь», «По тонкому льду», «Секундомер».
— Снималась время от времени. Но, по правде говоря, необычайно трудно быть актрисой и одновременно женой футбольного тренера. Актриса не в силах посвящать себя дому в той степени, в какой следовало. К тому же подросла дочь, и она требовала внимания. Я ушла из театра. Стала фактически личным секретарем Константина Ивановича: ему много звонили домой по разным делам из самых разных организаций — и по хозяйственным вопросам, и представители прессы. Я записывала, передавала его ответы тем, кто не мог его застать. Полностью переключилась на его жизнь, его дела и круг интересов. Конечно, никоим образом не вмешивалась в сферу, которая называется «футбольная команда», — никаких попыток что-либо подсказывать, как-либо влиять на его футбольные дела. Да Константин Иванович этого и не позволил бы. А вот секретарские обязанности (плюс к обычным домашним) взяла на себя.
— В документальном фильме о Константине Ивановиче, вышедшем на экран в 1988 году, есть характерный эпизод. У вас дома гостья, она смотрит по телевизору матч с участием «Спартака», а вы то входите в комнату, то выходите (по-видимому, хлопочете на кухне). «Спартак» забивает гол, гостья радуется и восклицает: «Кто забил?» В этот миг вы вошли, бросили взгляд на экран и сразу ответили: «Мостовой». Вы что же, каждого спартаковца узнавали, даже если его показывали не крупным планом, — по движениям, силуэту? Вероятно, неплохо «читаете» игру?
— Более того, мне довольно быстро становится ясна концепция игры. Достаточно посмотреть некоторое время, как действует совершенно не знакомая мне команда, чтобы определить ее уровень, спортивную форму игроков на данный момент и схему их расстановки. Ну а спартаковцев я различала, как говорится, по контурам.
— Не жалеете, что оставили сцену, Валерия Николаевна?
— Пожалуй, теперь уже не жалею. Какое-то время тянуло: периодически участвовала в концертах с самостоятельными номерами (одна или с партнерами) или как ведущая программы. Вела концерты, например оркестра имени Осипова. Но и это ушло. Почему? Наверное, я не так безумно любила театр…
Прежде чем Константин Иванович продолжит повествование, позвольте, читатель, процитировать высказывания о нем известных специалистов футбола. Вы встретите в этой книге несколько таких высказываний, относящихся к разным этапам деятельности К. И. Бескова. Автор одного из них в силу обстоятельств своей жизни мог видеть игру Константина Ивановича только в предвоенные годы.
«Умно, расчетливо, как шахматист, знающий несколько ходов вперед, играл Константин Бесков.
Он строил свою игру на тонком расчете и блестящей технике… Бесков беспрерывно изобретал, действовал на поле ювелирно. Он не прощал противнику ни технических, ни тактических ошибок. Малейшая возможность использовалась им для передачи или внезапного стремительного удара. Противник не мог предугадать, какой ход придумает Бесков, потому что оружие, которым он пользовался, было разнообразным и он умело маскировал свои намерения».
Так писал Николай Старостин в книге «Звезды большого футбола».
И еще одно высказывание — Михаила Якушина, который был и партнером К. И. Бескова на футбольном поле, и его тренером в послевоенные годы. В книге «Вечная тайна футбола» он писал:
«…Это был нападающий высокого класса — техничный, изобретательный, умный. Он умел и отлично организовывать атаки, и не менее отлично их завершать. Всегда действовал разнообразно, не боясь брать игру на себя; хорошо владел обводкой. Все свои лучшие качества Бесков показал во время нашего турне по Великобритании, в частности в игре с «Челси», где он проявил себя как превосходный диспетчер.
…В характере Бескова уже тогда проявлялась тяга к знаниям, к совершенствованию. В жизни он встречал немало интересных, умных людей, общение с которыми расширяло его кругозор. Бесков не был слепым исполнителем воли тренера и часто предлагал свои тактические решения. У нас нередко происходили с ним дискуссии на эту тему, которые я старался поощрять, видя, что он уже готовит себя к тренерской деятельности. И действительно, Бесков стал тренером, причем одним из лучших в стране, неоднократно возглавлял сборную команду СССР…
Бесков — сильный характер, сильный организатор. Он очень доходчиво может объяснить игроку его задачу, а главное, он умело проводит тренировки. Методика занятий Бескова универсальна и выгодно отличается от подобных методик других наших специалистов. Во всяком случае, даже на глаз было заметно, что все команды, которые он тренировал когда-либо, обращались с мячом лучше, чем остальные. Бесков хорош еще и тем, что способен подготовить футболистов к главной для них серии игр так, что они в решающий момент будут действовать мобильно и грамотно».
СОРОКОВЫЕ, ПЯТИДЕСЯТЫЕ…
Михаил Якушин в сорок шестом году и сам был еще молод, и у него подугасла бдительность под влиянием наших предыдущих успехов. Не сразу он стал требовать круто и решительно: все надеялся, что динамовцы сами опомнятся, что кое у кого проснется совесть. Так оно и произошло: спохватились, но чемпионство уже безнадежно упустили, а это воспринималось как крупная неудача. Второе место для московского «Динамо» тех лет считалось почти провалом, катастрофой.
Не помню, кому я забил те два гола в 1946 году, которые занесены в мой «послужной список» футбольными статистиками. Но не могу отказать себе в удовольствии заметить: «Динамо» — эта «сдавшая свои позиции», снизившая требования к себе, сплоховавшая и т. п. команда, в сезоне 1946 года выиграла: у «Крыльев Советов» (Куйбышев) со счетом 8:0 и 7:0, у «Динамо» (Тбилиси) 4:1, у московского «Спартака» 4:1 и 5:0, у «Динамо» (Минск) 2:0 и 5:0, у «Динамо» (Киев) 6:1 и 3:0, у «Динамо» (Ленинград) 4:0 и 3:0, у сталинградского «Трактора» 1:0 и 4:0, у ленинградского «Зенита» 1:0, а вторую встречу сыграли вничью. До чего же «неудачный» сезон!.. Но парадокс в том, что сезон действительно был неудачным, потому что московские армейцы и торпедовцы отняли у нас все возможные очки.
Московские команды вообще играли с земляками-динамовцами более чем принципиально. В сорок восьмом году, например, мы не пощадили торпедовцев, обыграв их со счетом 7:0. Именно в том матче Сергей Соловьев в считанные минуты трижды поразил ворота автозаводцев (не могу поддержать пылких журналистов, которые, чем больше времени проходит, тем с большей уверенностью утверждают, что Соловьев сделал это всего за две минуты; но что Соловьев сделал это меньше чем за пять минут, могу поручиться). Но ведь было за что «расплачиваться»: в сорок шестом торпедовцы побили нас дважды — 3:1 и 4:1, и для победителей «Арсенала» и «Кардиффа» это были болезненные уроки.
В следующем году мы вновь стали только вторыми, хотя набрали столько же очков, сколько ЦДКА, но тогда при определении чемпиона страны учитывалась разница забитых и пропущенных мячей, а у армейцев она оказалась на 0,01 лучше, чем у нас (для этого им пришлось, как по заказу, одолеть в последнем матче сталинградский «Трактор» со счетом именно 5:0). И в личных поединках между нами и ими наметилось равенство: в первом круге мы выиграли 3:1, во втором проиграли 0:1, так что особенно ликовать ЦДКА, на мой взгляд, было не с чего…
Это я подшучиваю над своими давними соперниками, как и над своими давними партнерами. В сущности, наша сугубо спортивная конкуренция была прекрасной. И болельщики-ветераны помнят, что на встречах ЦДКА и «Динамо» всегда был полный аншлаг. Более того, бросая взгляд с поля на трибуны, я видел, что люди (в основном мальчишки и юноши) сидели на ступеньках лестниц, а многие стояли на галерках. Московские «умельцы» всегда находили способ пройти на стадион без билетов, достать которые тоже надо было уметь.
В документальном фильме восьмидесятых годов «Футбол нашего детства», по замыслу сценариста и режиссера, на поле стадиона «Динамо» вышли армейцы и динамовцы первых послевоенных лет. Был там и я. Мы стояли двумя шеренгами, как перед началом матча, каждый на своем месте, но между многими образовались печальные бреши: не было в живых Сергея Соловьева и Григория Федотова, Владимира Демина и Василия Карцева, Всеволода Боброва и Алексея Хомича… Когда я смотрел эти кадры по телевидению, слезы сами собой выступили на глазах. Те и другие, неважно, в футболках какого цвета они играли, были друзьями моей молодости и остаются для меня символом Большого Футбола.
Сегодня, здраво анализируя ретроспективу, убеждаюсь, что мы и армейцы в сущности были равны по силам, если сопоставлять каждого с каждым или звенья со звеньями. Кто-то мог в определенный момент индивидуально оказаться лучше своего коллеги из другой команды в физическом отношении. Но право же, пятерка атаки — Гринин, Николаев, Федотов, Бобров и Демин на самых беспристрастных весах уравнивалась с другой пятеркой — Трофимов, Карцев, Бесков, Малявкин, Сергей Соловьев.
А вот в боевитости, мобильности, выносливости, настойчивости мы товарищам из ЦДКА в тот момент уступали. Борис Андреевич Аркадьев, обладая огромным опытом и обширными познаниями, зная при этом динамовцев как свои пять пальцев, делал в ЦДКА акцент на функциональные кондиции, на атлетизм, потому что в техническом и тактическом плане его подопечные были не хуже нас.
Пожалуй, уже тогда я готовился к тренерской работе. Приятно было убедиться в этом, прочитав в книге М. И. Якушина такой абзац:
«Помню, с какой страстью Бесков обсуждал тактику игры команды, свои действия, дискутировал со мной на эти темы, и я понимал, что он уже тогда замыслил стать тренером, причем не просто устроиться в жизни, а добиться чего-то значительного на этом поприще».
Много в этом смысле давали международные матчи. Как ни колдуй тренер по части тактик, схем расстановки игроков, сдвоенных или даже строенных центров или игры без одного крайнего форварда, он не сумеет идти в ногу с веком, если замкнется лишь на игре своих соотечественников. Необходим международный опыт. Как и в науке, технике, медицине, космических исследованиях, в тонкостях экономики сельского хозяйства или в театральной режиссуре, нельзя в футболе не учитывать достижения зарубежных специалистов, нельзя не знать о новинках и экспериментах в нашем деле. Слава богу, после удачного опыта с «Челси», «Кардиффом» и другими командами нам стали больше доверять в этом отношении сильные мира сего.
Мне не довелось из-за травмы непосредственно участвовать в московских матчах «Динамо» с белградским «Партизаном» (4:1 в нашу пользу) и софийским «Локомотивом» (3:3), но я видел и запомнил каждый момент этих поединков, извлекая из них очень ценное представление о том, как играли тогда в Европе.
А на следующий год нам выпало новое триумфальное турне — в Скандинавию. Особенно важными считались матчи со шведскими ведущими клубами «Норчепинг» и «Гетеборг».
Перед нашим отъездом команду принял маршал К. Е. Ворошилов. Был очень с нами приветлив, напутствовал оптимистично:
— Выиграйте там у них со счетом пять — ноль! — После короткой паузы усмехнулся и поправился: — Ну, если не пять — ноль, то в крайнем случае пять — один. Один гол можно и пропустить.
Надо же было случиться, что мы оба матча, у «Норчепинга» и «Гетеборга», выиграли с одинаковым счетом — 5:1…
Первая игра проходила 26 октября 1947 года на стадионе «Расунда». Шведы открыли счет, но мы не были обескуражены. Наоборот, включили «третью скорость», и сначала я отквитал гол, потом Сергей Соловьев забил второй, а после перерыва я — третий и пятый, Василий Карцев — четвертый. На пресс-конференции после матча капитан «Норчепинга» Биргер Русенгрен заявил:
— Мы едва не падали от усталости во второй половине игры, а московские динамовцы не проявляли ни малейших признаков утомления.
Может быть, слабой была команда, с которой мы «расправились» в тот октябрьский день? Этого не скажешь. «Норчепинг», чемпион Швеции 1945, 1946, 1947, 1948 годов, был основным поставщиком футболистов в национальную сборную, которая, подчеркну, выиграла Олимпийские игры 1948 года. Незадолго до встречи с московским «Динамо» этот самый «Норчепинг» победил английские команды «Челси», «Ньюкасл», «Шеффилд» и «Чарлтон». Не назовешь «мальчиками для битья» эти знаменитые английские клубы! Во все времена, тем более в сороковые годы, английский футбол доминировал в мире. После победы на Олимпийских играх 1948 года десять шведских игроков были приглашены в ведущие итальянские клубы за большие деньги. Имена Гуннара Нордаля, Нильса Лидхольма, Гуннара Грена звучали так же громко, как впоследствии имена Эйсебио, Маццолы, Круиффа. В Швеции по сей день любители футбола со значением произносят: «Гре — Но — Ли!» (Грен — Нордаль — Лидхольм), вспоминая о самых ярких людях своего футбола.
Учтя ход нашей встречи с «Норчепингом», тренеры «Гетеборга» приставили ко мне двух отборных сторожей, которые не отлучались от меня ни на шаг и ни на миг. И очень хорошо! Обрел свободу действий Василий Трофимов, который положил в сетку ворот «Гетеборга» два мяча; отличились и Александр Малявкин, Сергей Соловьев и Владимир Демин, которого мы на эту поездку «одолжили» у ЦДКА (вот и опровержение досужих толков об антагонизме соперничающих клубов).
Затем мы переехали в Норвегию и 9 ноября на заснеженном поле стадиона «Шейд» в Осло обыграли чемпиона страны «Шейд» со счетом 7:0. Василий Трофимов сделал хет-трик, остальные мячи забили Василий Карцев, Сергей Соловьев, Владимир Демин и я. Нас с Трофимовым, записавших в свой актив девять мячей, скандинавская пресса называла «ворошиловскими стрелками». Если серьезно, то это турне позволило сделать вывод; скорость, тактическая гибкость и испытанный динамовский «хорошо организованный беспорядок» — победное оружие в матчах с известными, вполне авторитетными зарубежными командами. Не раз в последующие годы практика подтвердила этот вывод, который, можно сказать, мы выработали собственными ногами.
А в те же самые дни наши постоянные соперники — армейцы сражались на футбольных полях Чехословакии. «Одолжив» нам Демина, они сами запаслись спартаковцами Константином Рязанцевым и Николаем Дементьевым (перешедшим из «Динамо»), торпедовцами Агустином Гомесом и Александром Пономаревым, тбилисским динамовцем Автандилом Гогоберидзе — все это весьма громкие футбольные имена. Армейцы выиграли первый матч у пражской «Спарты», но проиграли следующие два, в Остраве и Братиславе, местным клубам — 3:4 и 2:3. Причем в этих двух матчах из пяти мячей, забитых игроками в майках ЦДКА, четыре — на счету приглашенных из «Спартака», «Торпедо» и тбилисского «Динамо».
Всякая неудача советских футболистов на международной арене — наша общая неудача. «Минусовое» турне армейцев отразило, на мой взгляд, некоторое переутомление их команды, второй год подряд ставшей чемпионом СССР. Наши мастера не уступали словацким футболистам в технике и тактике, но физически оказались несколько слабее их. Всякий урок полезен, и неудачное турне по Чехословакии, конечно, дало пищу для размышлений.
Что касается меня, то в играх на первенство СССР я и в сезоне 1947 года забил опять немного, всего семь мячей: чаще играл несколько сзади, питая передачами партнеров по атаке. Вновь мы стали вторыми, впервые — серебряными призерами, потому что именно в сорок седьмом году игроков ведущих команд стали награждать золотыми, серебряными и бронзовыми медалями.
В следующем сезоне я пополнил свой актив одиннадцатью голами. В третий раз заняв второе место, «Динамо» зато вышло вперед по результативности: мы забили 85 мячей, а армейцы на три мяча меньше. В ходе турнира мы опережали ЦДКА на четыре очка. Казалось, главным соперникам нас не достать, но как-то бестолково растеряли мы запас; в день последнего тура были впереди армейцев всего на одно очко, и нам хватило бы ничьей, чтобы завоевать золотые медали… Об этом злополучном матче писано-переписано. Мы были «без четырех минут чемпионами страны»: когда Всеволод Бобров забил решающий мяч, шла 86-я минута матча.
Напомню: Бобров открыл счет. Я сквитал. Валентин Николаев снова вывел ЦДКА вперед — 2:1. Центральный защитник армейцев Иван Кочетков, отбивая мяч, навешенный на штрафную площадь, срезал его в свои ворота. 2:2. Яростный бросок вперед Кочеткова, который решил «кровью смыть свой позор», короткий натиск и — наше фиаско.
Всегда высоко ценил голкипера Алексея Хомича. Недаром английские болельщики прозвали его «тигром». Он мой старый товарищ, был партнером еще по детским матчам. Многократно подтверждал он свое мастерство в играх дома и вне Москвы. Но в тот день, никуда не денешься, две ошибки Алексея стоили нам двух голов (и это в решающем, можно сказать финальном, матче чемпионата!).
Зато уж в следующем сезоне, когда все наши основные исполнители обошлись без серьезных травм и почти каждый был в высокой физической готовности, когда в «Динамо» пришел результативный и мощный нападающий Иван Конов, ставший у нас в 1949 году лучшим бомбардиром с 23 голами, мы сумели продемонстрировать подлинно высший класс!
Всем семнадцати командам-соперницам от нас досталось, лишь трижды за весь турнир мы проиграли: 0:1 — ленинградским одноклубникам, 1:2 — харьковскому «Локомотиву» и 1:2 — ЦДКА, когда матч с армейцами уже не влиял на итоговую таблицу чемпионата. 26 побед, 5 ничьих, 3 поражения. Общее соотношение мячей — рекордное за все годы советского футбола — 104:30. Из этих ста четырех двадцать один мяч приходится на мою долю.
Любопытная тогда сложилась ситуация после первых восьми туров. Мы шли почти бок о бок с ленинградским «Зенитом», у которого к тому моменту было удивительное соотношение мячей — 14:1. «Ну и оборона у ленинградцев, — думали мы, — в восьми матчах пропустили лишь один мяч! Это почище «волжской защепки», а то и «замка Раппана» (известные в те времена оборонительные варианты в тактике). Как же будем взламывать «питерский сейф»?»
12 июня 1949 года… Судил встречу Виктор Архипов. До 20-й минуты борьба шла на равных. Наконец Карцев перебрасывает мяч поверху через ленинградского защитника Сергею Соловьеву, тот «разряжает свою пушку» — почин сделан! На 28-й минуте Малявкин с моей подачи делает счет 2:0, а вскоре он же с подачи Карцева забивает третий.
И защита зенитовцев развалилась.
Ленинградские футболисты ждали, что на острие нашей атаки будет таранный центрфорвард Сергей Соловьев. Многим был памятен его скорострельный хет-трик в ворота московского «Торпедо» за год до этого. Но в матче с «Зенитом» Соловьев перешел на левый край, предоставив центр снова нам с Карцевым.
И еще один матч сорок девятого года стоит того, чтобы вспомнить о нем особо: встреча со «Спартаком» 1 октября.
Спартаковцы к этому дню усилили свою игру, они уже боролись с армейцами за второе место. Сергей Сальников забивает нам первый мяч. Иван Конов отвечает голом на гол. Никита Симонян (тогда еще двадцатитрехлетний Никита, новобранец «Спартака», приехавший из Сухуми) выводит своих вперед, Владимир Савдунин уравнивает счет. Василий Трофимов забивает мяч — 3:2. Бурный натиск «Спартака», Виктор Терентьев и Сергей Сальников проводят по мячу каждый — 3:4. Опять ошибся Хомич; тренеры его заменяют, и занявший место в наших воротах Вальтер Саная творит чудеса, спасая нас от гола…
76-я минута… Мяч у меня, мы контратакуем; без колебаний бью в самый угол — 4:4. «Спартак» буквально рвет и мечет. Саная отражает, можно сказать, неберущиеся мячи. Прозвенел гонг, возвестив, что осталось пять минут игры. По добру, по справедливости обе команды заслужили ничью. Но матч продолжается 90 минут. И Савдунин забивает пятый гол в ворота достойного всяческого уважения «Спартака», который бился великолепно! Чуточку везения, и мы побеждаем.
Итоговым восклицательным знаком сезона сорок девятого года стала для московских динамовцев победа над венгерским «Вашашем». В то время венгерский футбол справедливо считался одним из лучших на континенте. К нам «Вашаш» приехал во главе со знаменитым центрфорвардом Дьюлой Силади, имея в составе также таких известных мастеров, как Шароши и Беренди. Будапештцы сперва победили московское «Торпедо», усиленное футболистами ЦДКА, — 2:1. Наше «Динамо» выступило против «Вашаша» в таком составе: А. Хомич, А. Петров, М. Семичастный, П. Иванов, В. Блинков (И. Конов), Л. Соловьев, В. Трофимов (С. Соловьев), К. Бесков, В. Карцев, А. Малявкин, В. Савдунин. Это расстановка по схеме «дубль-ве»; значит, центром атаки стал на игру с венграми Карцев, на правом краю появился, заменив Блинкова, Иван Конов, а вместо Трофимова вышел Сергей Соловьев, который занял место на левом фланге, Малявкин же оттянулся в полузащиту. Эти перемещения сбили с толку гостей. Карцев трижды и мы с Трофимовым по разу отличились в игре с «Вашашем» — 5:0!
В сезоне 1950-го мы снова откатились на второе место. Не лучше выступали в следующих сезонах: пятое (1951), третье (1952) и четвертое (1953) места. Это были последние мои игровые годы. В 1954-м я выступал недолго и как игрок с футбольным полем простился.
В справочниках писали лаконично: «Расстались с активным футболом несколько ветеранов (М. Семичастный, А. Малявкин и др.), начались трения между футболистами и тренерским составом». До июня 1950 года нами руководил М. И. Якушин, затем старшим тренером был назначен В. И. Дубинин.
А для меня сезон пятидесятого года был, пожалуй, одним из самых удачливых. Я забил 22 мяча, по итогам всесоюзной классификации оказался центрфорвардом номер один в списке 33 лучших футболистов. В матче со сборной ГДР в Берлине, приуроченном к III Всемирному фестивалю молодежи и студентов и выигранном нами со счетом 5:1, тоже забил мяч. Чувствовал себя отлично, опыт помогал «расправляться» с защитниками соперников, так что свое тридцатилетие встретил в расцвете сил.
В следующем году я стал лучшим бомбардиром клуба с 15 голами. По результативности динамовцы вновь обошли все команды, участвовавшие в чемпионате страны, но место в итоге заняли лишь пятое: потрескивала наша оборона. Заменившая ветеранов молодежь лишь набирала силы.
На международной арене мне довелось отличиться лишь в 1952 году. В московском матче «Динамо» со сборной Румынии, завершившемся вничью (1:1), гол в румынские ворота был на моем счету. Ну а относительно олимпийской сборной, в которую я был включен, и всех наших передряг, связанных с Олимпиадой в Хельсинки, я уже рассказал. Из-за травмы, из-за олимпийских дел и последовавших за ними санкций вплоть до снятия звания заслуженного мастера спорта, присвоенного мне в 1948 году, я практически не участвовал в чемпионате пятьдесят второго года, выходил на поле лишь в двух матчах и забил всего один гол.
Возглавлял команду в тот год М. Семичастный. В связи с Олимпиадой турнир проводился в один круг. Поражения от киевских динамовцев (0:3), «Торпедо» (0:2) и куйбышевских «Крылышек» (0:1) лишили нас шансов на первое место, и лишь победа в последнем матче турнира над ленинградским «Динамо» (5:0) принесла бронзовые медали.
В сезоне 1953 года я сыграл в двенадцати встречах, забил четыре мяча. Нелегким грузом легло на душу незаслуженное наказание за проигрыш на Олимпиаде. Правда, некоторым утешением стал Кубок СССР, который мы завоевали впервые (из того состава динамовцев, который выиграл Кубок страны в 1937 году, у нас оставался лишь один человек — возвратившийся к руководству командой старший тренер М. И. Якушин).
Финал Кубка СССР разыгрывался 10 октября 1953 года. Футболисты куйбышевских «Крыльев Советов» были для нас традиционно «крепким орешком». С 1951 года ни разу мы не смогли победить волжских оппонентов в матчах чемпионата страны. У себя дома они частенько «наказывали» московское «Динамо». Так что к борьбе с ними мы отнеслись серьезно.
На седьмой минуте матча был назначен штрафной удар в сторону ворот куйбышевцев. Я подошел к мячу, метнул взгляд на Сергея Сальникова — он меня мгновенно понял. Вместо того чтобы сильно пробить по воротам, чего ждали волжане, я дал мягкий и удобный пас на выход Сальникову, И он моментально оказался один на один с вратарем Корниловым. Голкипер кинулся навстречу Сальникову, Но Сергей на противоходе успел протолкнуть мяч мимо него в ворота.
После этого Много было моментов для взятия тех и других ворот, но счет не изменился. Так я в первый и последний раз в жизни стал обладателем Кубка СССР по футболу — в качестве игрока. Как тренеру мне с этим повезло насколько больше.
В конце сезона звание заслуженного мастера спорта мне было возвращено. Шел 1953 год… Мне исполнилось тридцать три. И хотя я был в неплохой спортивной форме, стал все чаща подумывать о том, что пора уходить.
«УХОДИТЬ НАДО ВОВРЕМЯ»
Человеку со стороны понять мое тогдашнее настроение трудно. Из футбольных справочников известно, что в сезоне 1953 года «Динамо» Провело тринадцать международных встреч, одержало восемь побед, три матча закончило вничью и лишь два проиграло. Соперники были, как говорится на современном жаргона, «не подарок»: дважды — сборная Чехословакии, сборные Румынии и Албании. Сборные против клубной команды! И с «Юргорденом» свела судьба, и с венским «Рапидом», и в Дании довелось сыграть, и в Индии. Так вот, в справочниках черным по белому напечатано, что Бесков забил в этих матчах шесть мячей. Не смогли обогнать меня молодые, подававшие надежды Рыжкин, Шабров, Владимир Ильин. Так почему же «пора уходить»?
В 1948 году мне в числе других известных в то время футболистов предложили поступить без отрыва от соревнований к Высшую школу тренеров (ВШТ). Предложили это и Хомичу, Леониду Соловьеву, Трофимову, Карцеву и другим (называю лишь одноклубников). Учиться, тренироваться и играть в полную силу оказалось более чем трудно. Утром раненько просыпаешься и, откровенно говоря, думаешь: «Идти или не идти сегодня на улицу Казакова?» (то есть в Институт физкультуры, в помещениях которого базировалась ВШТ). Ну, как говорят англичане, делаешь над собой усилие и отправляешься, так чтобы успеть к 8.00 на занятия (между прочим, проснуться для этого нужно в 6.30). Изо дня в день такое выдержать, особенно после напряженного сезоне, способен не каждый. Некоторые хорошие футболисты бросали Высшую школу тренеров, отсеивались: тяжело совмещать.
Убежден, что стоило выдержать это испытание. Футбол нам преподавал в ВШТ Михаил Давыдович Товаровский, один из первых тренеров «Динамо». Он и в 1938-м динамовцев тренировал. Это Товаровский организовал в Государственном институте физкультуры кафедру футбола и хоккея, стал автором опубликованных трудов по технике и тактике игры.
В ВШТ работали и другие авторитеты. Так что, если испытываешь настоящий интерес к тренерскому делу, можно многое почерпнуть для будущей профессии.
Но суть не только в занятиях; наверно, как говорится, пора было честь знать: к началу пятьдесят четвертого года из той плеяды, которая участвовала в турне по Англии, остался я один… Первым покинул нас, перейдя в сорок шестом в «Спартак», Николай Дементьев… Он знал свои диспетчерские способности, которые и проявил блестяще в «Спартаке». А у нас в «Динамо» было много тогда мастеров, с которыми ему пришлось бы соперничать; были и серьезные претенденты на место в команде, к которому тяготел Николай Тимофеевич. Большая конкуренция была тогда в «Динамо». Думаю, Дементьев поступил разумно: в «Спартаке» он пережил поистине вторую молодость, внес большой вклад в успехи команды и всего нашего футбола.
Дементьев и в «Спартаке» оставался шутником-выдумщиком, умевшим поднять настроение товарищам. Николай Гаврилович Латышев вспоминает об одном своем «столкновении» с Николаем Дементьевым. «В пятидесятых годах судил я встречу «Спартака» и киевского «Динамо», — рассказывал Латышев. — Буквально перед самым выходом на поле у меня остановился хронометр. У кого попросить часы? Смотрю, на обе руки спартаковского тренера Петра Исакова надето по нескольку пар часов: на время матча футболисты отдали на хранение. «Петр Ефимыч, одолжи на игру часики, а то мои встали. Дай вот эти, Николая Дементьева, я их узнаю». — «Бери, пожалуйста», — отвечает Исаков. Сужу встречу. Дементьев забивает гол из офсайда, я не засчитываю. «Почему не засчитываете, товарищ судья?» — спрашивает Дементьев. «Положение «вне игры» у вас было», — объясняю. Дементьев несколько мгновений молчит и вдруг заявляет: «А ну снимай-ка мои часы!» Окружавшие нас игроки обеих команд рассмеялись…»
— Знаете, Константин Иванович, мне тоже довелось наблюдать Николая Тимофеевича. На дне рождения Игоря Нетто, на его 50-летии, я оказался как старый школьный товарищ: как я уже упоминал, мы учились с Игорем Александровичем в одной школе. Остальные гости были футболисты московского «Спартака». Николай Тимофеевич произнес тост: «Подумай, Игорь, тебе сегодня на старые деньги пятьсот лет исполнилось!» Такая шутка, сказанная а футбольной раздевалке, привела бы команду в отличное расположение духа перед выходом на поле…
— В каждой команде, как правило, наличествует свой вариант Василия Теркина, Тиля Уленшпигеля, Ходжи Несреддина — неформального лидера, как теперь говорят. Человека, поднимающего настроение. У нас в «Динамо» всегда были мастера разыграть, подшутить.
— Раз уж зашла у нас речь о том, чего не видит или на слышит зритель, позвольте задать вам, Константин Иванович, такой вопрос. Осенью 1989 года в интервью газете «Советский спорт», уточняя обстоятельства вашего снятия с должности старшего тренера сборной СССР в 1964 году, вы описали сцену, разыгравшуюся на заседании президиума Федерации футбола СССР: «Особенно усердствовали на заседании президиума его тогдашний председатель Николай Ряшенцев и Михаил Семичастный, работавший в тот период, если не ошибаюсь, в городском совете «Динамо». «Какой из Трофимова тренер?» — вопрошал Семичастный (Василий Трофимов был вторым тренером сборной, которую вы возглавляли). Ну, Трофимов потом доказал, какой он тренер, в московском «Динамо» и в сборной СССР, но уже по хоккею с мячом. Хотя, уверен, мог бы доказать и в футболе. Но он настолько близко к сердцу принял эту вопиющую несправедливость, что ушел из футбола раз и навсегда». Не могу понять, Константин Иванович; неужели Михаил Семичастный, столько лет игравший в одной команде с Василием Трофимовым, так сказать варившийся в одном котле с ним, общавшийся так, как общаются члены семьи, настолько не верил в своего, несомненно талантливого, товарища? Чем объяснить такое высказывание на заседании президиума федерации?
— Не могу ответить. У каждого свое мнение, свои мысли. В чужую душу не проникнешь. Вот вы, например, играли когда-нибудь в футбол в более или менее постоянной команде?
— Играл. Конечно, не в командах мастеров, а в самодеятельных, но состав у нас годами был один и тот же: все мы были сослуживцы.
— И что, все общались душа в душу? Никто ни с кем не конфликтовал, не ссорился? Всегда в коллективе кто-то нравится кому-то больше, кто-то меньше.
— Вы правы. Вспоминаю интервью, которое дал мне космонавт Олег Григорьевич Макаров. Я все допытывался, бывают ли между космонавтами в полете или на земле ссоры, конфликты, бывают и возможны ли среди них люди с трудными характерами. Макаров отвечал уклончиво. И спросил меня: «У вас на работе такое случается?» — «Да». — «Ну вот, а у нас — та же работа, с одной лишь разницей, что вы у себя на службе посуду не моете и кабинеты не подметаете, а в космическом полете и это нужно делать. В остальном — все как у людей».
— Нельзя не согласиться с космонавтом. В футбольной команде тоже кто-то дружит с кем-то больше. В момент игры все заодно, все — единое целое. Но игра кончается, и проявляются особенности, свойства, взгляды каждого. Яркие индивидуальности…
— Рассказывая о матче с «Норчепингом» в 1947 году, вы, между прочим, заметили, что забили в шведские ворота три мяча из пяти. Я разыскал номер газеты «Советский спорт», вышедший через день после матча, 28 октября, с репортажем из Стокгольма «Пять мячей в воротах «Норчепинга» (подзаголовок — «Триумф московских динамовцев»), в котором говорится: «Блеснул Бесков, которого шведские газеты называют лучшим игроком «Динамо». Через несколько дней в репортаже «Снова 5:1!», переданном по телефону из Гетеборга, приводятся любопытные подробности: «Видя, что Бескова неизменно держат двое, динамовцы используют образовавшиеся бреши. Свободу действий получает Трофимов, прорывается в освободившуюся зону — 2:0. На 34-й минуте Трофимов, оказавшись на месте правого инсайда, принимает пас от Сергея Соловьева, который переместился на правый край и красивым ударом в нижний угол забивает третий мяч…»
— Трофимов играл мастерски. Знаете, в театре говорят: «Чем большой мастер отличается от плохого актера? У большого мастера двести штампов, у плохого актера — три». Так вот, арсенал приемов Трофимова был очень богат.
— Не случайно вы в своей книге «Игра нападающих» приводите в пример именно Трофимова, описывав приемы, обманные движения и отвлекающие действия, хотя бы вот это место:
«Когда Трофимову удавалось обойти противника и тот пытался его догнать, наш нападающий вдруг резко замедлял бег, Противник делал то же самое, но вновь предпринятый Трофимовым внезапный рывок позволял ему уходить от противника…»
Или: «Бывали случаи, когда нападающему удавалось обвести двух или даже трех защитников, а затем и вратаря и забить гол. Обводить защитников можно и необходимо в тех случаях, когда партнеры — не в лучшей позиции, а противники один за другим нерасчетливо атакуют нападающего; такими острыми индивидуальными действиями отличались В. Трофимов, В. Бобров, Б. Пайчадзе…» Книга вышла в издательстве «Физкультура и спорт» в 1958 году.
— Это у вас второе издание, А первое вышло в свет в 1956 году. Книга пригодилась мне во время работы в футбольной школе молодежи в Лужниках, стала учебником Для ребят этой школы, В свое время издательство предложило мне написать пособие «Игра нападающих», в выполнил этот заказ как мог.
— Надо сказать, очень обстоятельная, скрупулезно выписанная методическая работа — эта книжка. Все учтено: и тактика звеньев нападение, и тактика всей линии атаки, и расположение атакующих игроков на поле в различных ситуациях, и создание выгодной позиции партнеру, и выход на ударную позицию, и техника дриблинга, ударов
по воротам… И заключительный раздел «Несколько советов футболисту» охватывает прочие стороны его спортивной жизни: и как держать режим, воспитывать в себе волю, и как сохранять нормальные отношения в коллективе. Написанная больше трех десятилетий назад, эта книга полезна футболисту и сегодня. Но в одном хочется вас упрекнуть. Вы не коснулись того, как сочетаются особенности характера, личности того или иного игрока с манерой и стилем его игры. Что такое его недостатки, действительно ли они, как гласит поговорка, продолжение достоинств? Или наоборот? Ну, к примеру, Сергей Соловьев. Знаменитый таран, мощный, неудержимый, на вид даже свирепый, — каков он был в быту, в общении с товарищами, с окружающими людьми?
— В быту Сергей Александрович был мягким, очень добрым, несколько стеснительным человеком. Тут есть психологическая загадка: возможно, внутренние противоречия этой мягкой натуры находили выход в его грозных атаках на футбольном поле. Но описывать в методической книге нюансы характеров, разгадывать психологические парадоксы — такая задача передо мной не стояла. «Игра нападающих» — значит игра. Зато сейчас, на этой странице, я могу сказать, что с нежностью и благодарностью вспоминаю своих собратьев-динамовцев, с которыми играл. И конечно же Сергея Соловьева, так рано ушедшего от нас. Пятидесяти двух лет. Да… Григорий Иванович Федотов, великий наш центрфорвард, прожил всего сорок один год…
— В своей книге «Записки футболиста», вышедшей в свет в 1959 году, уже после его кончины, Григорий Иванович в главе «Слово о тактике», отдавая должное главным соперникам армейцев конца сороковых годов, то есть вам, динамовцам, написал: «Наша защита получала задание прикрыть прежде всего Бескова, организатора динамовских атак». Насколько известно, армейская защита с этим заданием далеко не всегда справлялась.
— Не в том суть. Не знаю другого такого футболиста, каким был Федотов. Вроде бы неудобно мне об этом говорить: он мне родня, у нас с ним общий внук, сын моей дочери Любы и Володи Федотова — Гриша. Но когда Григория Ивановича не стало, его сыну Володе было всего четырнадцать лет, а нашей Любе — десять; того, что у нас будет общий внук — Федотова и Бескова, Григорий Иванович и предположить не мог. Это был действительно великий футболист. Если бы не бесконечные травмы, не беспощадная «рубка» по ногам, которую позволяли себе некоторые «защитники»… Он выдавал поразительные пасы партнерам. Он неотразимо бил по голу — с такой легкостью, с какой люди дышат… Между прочим, и для Федотова настал момент, когда он решил перестать играть. Иногда выступал лишь за ветеранов, и в этих ветеранских матчах мог вдруг вколотить могучим ударом с лёта мяч в самую «девятку», в верхний угол ворот.
— Одни уходят в команды ветеранов, другие — учиться. Что вам, Константин Иванович, дала Высшая школа тренеров?
— Большой объем специальных знаний по организации учебно-тренировочного процесса, по физиологии, физическому воспитанию. Теоретические познания добавились к практическому опыту игрока. Это и требуется современному тренеру.
— И все-таки как-то тяжело прощаться с футболистом, который еще мог бы показать класс в игре. В конце 1953 года в английской газете «Дэйли уоркер» спортивный обозреватель Эрик Батлер написал: «Арсенал» собирается встретиться вновь с московским «Динамо». В этой команде уже нет великого Хомича и вообще осталось только одно знакомое британским любителям спорта лицо: великий Бесков, участник победного матча с «Арсеналом» 1945 года. Остальные из той когорты уже не выступают в «Динамо»…» «Арсенал» приехал в Москву в 1954 году, встретился с динамовцами, но вас, увы, уже не было в их рядах…
— Уходить надо вовремя. Тренеры и товарищи по команде обязаны найти в себе силу и принципиальность, чтобы сказать ветерану откровенно: «Пора, брат…» Ну что ему сидеть на скамье запасных и тоскливо ждать, наступит ли момент, когда «подпустят» за десять минут до финального свистка! Чувствовать на себе сожалеющие или снисходительные взгляды юных «хозяев жизни» из дублирующего состава!
Сознание своей зависимости, беспомощности, невозможности изменить ситуацию разрушает психологический фундамент футболиста, подрывает остатки его веры в себя. А если при этом он пытается составить оппозицию тренеру, организует группы обиженных и портит, таким образом, микроклимат в коллективе, ему просто нужно помочь уйти. Тут уж ничего не поделаешь.
Сегодня стало легче объяснять ветерану, что его время истекло. Объяснять надо не на основе субъективных впечатлений, а с цифрами и фактами в руках. Например: «Чтобы считаться активно действующим игроком, нужно совершить минимум восемьдесят игровых действий (передач, ударов, отборов мяча и т. д.) с минимальным процентом брака А ты, мой друг, совершил их за матч всего тридцать и половину — с браком, в пользу противника. И так уже не один-два раза в нынешнем сезоне, а почти каждую игру. Пора, мой друг, пора!»
Когда я принял московский «Спартак», то предложил игрокам демократичную и гласную систему определения состава на очередной матч. Каждому из тех 16-18 игроков, которые, вероятнее всего, должны были выйти на поле, следовало заполнить листок фамилиями тех, кого надо выставить на игру, и передать свой листок тренерам. Можно было указывать свое авторство, а можно было заполнять листок анонимно. И как правило, по большинству позиций мнения этого костяка команды и тренеров совпадали. Что становилось, кроме прочего, убедительнейшим аргументом для ветерана или для того игрока, который утратил игровые кондиции: видишь, брат, это не интриги против тебя, не чья-то злая воля, это — глас народа, мнение тех, кому предстоит вынести на себе всю тяжесть сегодняшнего поединка.
Такую систему определения состава на матчи мы сохраняли в «Спартаке» все годы моей там работы.
В связи с этим вспоминается забавная история. Знаменитый испанский тренер Эленио Эррера, работая в Италии, представил тренерскому совету состав национальной сборной страны, которую намеревался вывести на чемпионат мира. Все члены тренерского совета поначалу были совершенно ошеломлены, настолько неожиданным выглядел этот состав. Тогда Эррера предложил каждому члену совета написать свой вариант состава на отдельных листках. Когда проанализировали все эти варианты и сосчитали число голосов, поданных за того или иного футболиста, выяснилось: определенный большинством голосов состав полностью (!) совпадает с тем, который предложил сначала Эррера. Эта история лишний раз учит: надо верить в тренерское чутье.
Бывало и так: вижу, что игрок Н. хорошо выступает в дублирующем составе, заметно прогрессирует. Предлагаю испытать его в основном составе. На первых порах костяк команды не очень поддерживает эту идею. Тогда я выпускаю дебютанта на замену, и он подтверждает мои ожидания. Поэтому, когда предлагаю его в основной состав на следующую игру, команда поддерживает меня уже полностью. Есть много примеров, когда мнения тренера и коллектива совпадали, хотя на первых порах точка зрения тренера выглядела в глазах большинства абсолютно неприемлемой.
В ходе подготовки к отборочным матчам Кубка Европы 1964 года я старался создать практически ту модель новой сборной СССР, которая сложилась в моем представлении.
И в различных вариантах состава испытывал молодых футболистов: Шустикова, Туаева, Мустыгина, Шикунова, Корнеева. Проверил их в двусторонних тренировочных матчах, затем в товарищеском международном — с белградским «Партизаном», базовым клубом сборной Югославии. Счет был 1:1, молодые не особенно себя проявили, но выводы делать было еще рано. В программе подготовки было участие в локальном турнире в Мексике — «Торнео секстагонале», о котором здесь уже шла речь.
У первых двух местных клубов мы выиграли, следующим соперником стала мексиканская команда «Америка». В начале игры ее нападающие забили нам гол, который никак не удавалось отквитать. Осталось примерно четверть часа до конца матча, когда я решил заменить двух наших ведущих форвардов Валентина Иванова и Виктора Понедельника на новобранцев сборной Михаила Мустыгина и Эдуарда Малофеева (еще один новобранец, Казбек Туаев, уже находился на поле). Краем глаза заметил недоумение, которое вызвал этот мой шаг у начальника сборной Андрея Петровича Старостина: дескать, кого заменяет и кого выпускает!.. Но я понимал так: хотя в целом мастерство молодых запасных несомненно ниже мастерства признанных бомбардиров сборной, в данной ситуации может принести успех их индивидуальность, свежесть, заряженность на гол. И рискнул.
Минут за пять до финального свистка Миша Мустыгин от центра поля повел мяч к воротам мексиканцев, обошел одного за другим четырех оборонявшихся и точным ударом, словно по учебнику, сравнял счет. А на последней минуте почти такой же проход, сыграв в стенку с Мустыгиным, выполнил Казбек Туаев. «Все-таки везунчик вы, Константин Иванович», — шепнул мне Андрей Старостин. Опять везунчик. Надобно же когда-нибудь и умение.
Похожий случай был со мной и раньше, когда я в 1956 году, тренируя московское «Торпедо», ездил с ним в Швейцарию. Мы играли там с известным клубом «Грассхопперс». Стрельцов был в составе, а вот Иванов не смог выступать, у него случилась очередная беда с мениском. Мы проигрывали — 0:3. Оставалось минут десять. Смотрю на скамью запасных: кто из них самый везучий? Взгляд останавливается на Юрии Золотове.
А, думаю, у Золотова иногда бывают «взрывы», когда он начинает сыпать голами… Выпускаю на замену Золотова! И он в оставшееся цейтнотное время забивает «Грассхопперсу» три мяча подряд! Мы с честью выходим из трудного положения. Везение? Разве нет тут доли расчета?
Я бы не спешил с глаголом «угадал». Чтобы «угадать», необходимо хорошо знать возможности и особенности, а то даже и странности своих футболистов, которые могут оказаться решающими в том или ином конкретном случае.
Окончив Высшую школу тренеров, я поступил в институт физкультуры, но продолжал выступать за московское «Динамо». В 1952 году окончил институт и был принят в аспирантуру Научно-исследовательского института физкультуры. Сдал кандидатский минимум, теперь нужно было садиться за диссертацию. К тому времени Сергей Соловьев, Леонид Соловьев, Карцев, Трофимов и другие ветераны, с кем мы столько лет слаженно играли, покинули команду. В нее пришли новые люди, моложе меня, несколько иного стиля и характера игры. И я решил завершить свои выступления на футбольном поле. И тут-то передо мной встали самые прозаические, материальные проблемы.
Стипендия в аспирантуре была 650 рублей (дело было до денежной реформы; по существу это 65 рублей). Легко ли жить втроем на столь незначительную сумму, даже если прибавить к ней стипендию, которую получала жена, учась в ГИТИСе! Я отправился в Комитет по физкультуре и спорту к заместителю председателя Константину Александровичу Андриянову. Объяснил свое положение. Попросил: нельзя ли выделить мне ту стипендию, которую начали в то время выплачивать слушателям Высшей школы тренеров: 1300 рублей (то есть, по истинным меркам, 130). Тогда я смог бы закончить выступления за «Динамо» и написать диссертацию, а в итоге найти новое место в жизни, оставаясь в сфере футбола.
Андриянов ответил: «Хорошо. Думаю, что сумеем выделить эту стипендию. Невелика сумма. Разница-то в каких-то 650 рублях»;
Обнадеженный открывшейся перспективой, я разыскал Михаила Иосифовича Якушина. Изложил свои доводы. С начала сезона пятьдесят четвертого года я сыграл всего шесть матчей чемпионата страны, а была уже середина лета; значит, не так уж я нужен команде. Не оставляют меня и травмы. А заместитель председателя Спорткомитета обещал мне, аспиранту, повышенную стипендию; открывается возможность заняться диссертацией… Якушин все понял и сказал:
— Что ж, с богом. Насчет того, что ты не нужен, — зря. Нужен! И опыт твой нужен, игра нужна, ты в неплохой форме. Но планы твои я нарушать не имею права. Поступай, как считаешь разумным.
Я простился с командой московского «Динамо». Не скажу, что было легко это сделать. Я не сентиментален, но тут на сердце кошки скребли.
Впервые за много лет возникло у меня среди лета «окно»! Мы с женой отправились к Черному морю. Это было ни с чем не сравнимое и еще не знакомое мне ощущение полной свободы, беззаботности, возможности просто плавать и просто лежать на песке, а не выполнять упражнения или отдыхать по расписанию.
Как было не вспомнить о моем первом знакомстве с морем: в 1936 году меня, игравшего в заводской команде, пригласили в Центральный совет общества «Темп» (оно было основано строительными организациями) и попросили сыграть за команду «Темп» на турнире в Симферополе, где по какому-то, точно не помню, поводу состязались шесть или восемь команд. Возможность впервые в жизни съездить в Крым! Я отпросился на несколько дней в своей команде и стал временно темповцем. По окончании турнира мы поехали на берег моря, и я, в восторге от первой встречи с пушкинской и жюль-верновской стихией, с пляжем, так с непривычки обгорел, что кожа чулком сходила… Весь в пузырях-волдырях, я был мало на что годен, мучился в поезде всю обратную дорогу и долго в Москве вспоминал эту горестную эпопею… Теперь, рассказывая о ней Лере, можно было смеяться. У меня был удивительный, неповторимый летний отпуск футболиста…
Возвращался с самыми радужными надеждами, мысленно сочиняя первую страницу диссертации. Захожу на следующий день в Комитет по физкультуре и спорту — никакой стипендии слушателя Высшей школы тренеров мне не назначено… Еще целых четыре месяца ходил в Комитет, но так и не дождался стипендии. «Бухгалтерия не разрешает», — разводил руками Андриянов.
Что мне оставалось? Отправился к начальнику отдела футбола Валентину Панфиловичу Антипенку: «Надо бы мне устроиться на работу». Антипенок подумал и ответил:
— А возьмись-ка за восстановление сборной команды СССР. Гавриил Дмитриевич Качалин назначен ее старшим тренером; предложим тебя ему вторым тренером…
ОЛИМПИЙСКАЯ СБОРНАЯ, 1955
С Качалиным у нас с самого начала сложились очень хорошие отношения. И не удивительно: интеллигентный, доброжелательный, справедливый, Гавриил Дмитриевич к тому же выступал некогда за московское «Динамо», и какое-то время мы даже играли вместе. Словом, легко нашли общий язык, и ни малейших трений между нами не возникало.
После разгона в 1952 году до конца 1954-го сборная СССР ни разу не созывалась. Мы с Качалиным начали создавать ее заново. Призвали под знамя сборной не только признанных мастеров из «Спартака» и «Динамо», но и молодых, в том числе почти или совсем не известных широким кругам почитателей футбола. Например, привлекли из класса «Б» нападающего Юрия Кузнецова. Спустя годы, став заслуженным мастером спорта и одним из самых популярных в стране футболистов, Кузнецов вспомнил об этом в книге-сборнике «Играя, сужу об игре»:
«В 1954 году «Нефтяник» выступал в финальной пульке команды класса «Б» в Донецке. Там после окончания игр («Нефтяник» занял третье место) второй тренер сборной СССР Константин Иванович Бесков включил меня а состав команды, выезжавшей на тренировочный сбор и матчи в Индию. В 1955 году я сыграл за второй состав сборной СССР со шведами… В том же году стал выступать за московское «Динамо».
Мы пригласили в сборную и 20-летнего Валентина Иванова, й 17-летнего Эдуарда Стрельцова из «Торпедо». Один из них появился в команде совсем недавно, другой чуть раньше, но его не часто привлекали в основной состав автозаводского клуба (не могу представить, чем Иванов не понравился тогдашним своим наставникам). Мы начали наигрывать в атаке этот оригинальный тандем, углядев в нем будущую грозную силу сборной команды.
— Позвольте мне опять прервать вас, Константин Иванович.
Валентин Иванов, один из самых ярких футболистов пятидесятых-шестидесятых годов, один из основных бомбардиров тогдашней сборной, стал авторитетным тренером, под руководством которого «Торпедо» завоевывало медали разного достоинства в чемпионатах и Кубок СССР. Он известен как человек колючий, способный «резануть» правду-матку в глаза кому угодно. Тем ценнее для читателя его мнение о тренере, от которого он ни в чем не зависит. Вот строки из книги Иванова «Центральный круг»:
«Бескова вы легко выделите с первого взгляда в самой большой толпе, даже если прежде никогда его и не видывали. Так невольно замечаешь человека, который и одет, и выбрит, и причесан лучше всех. Уверен: никто и никогда не видел его иным. Каждая мелочь в туалете Бескова тщательно продумана, абсолютно гармонирует с остальным, и — ни одного яркого пятна. Так одеваются скорее дипломаты или крупные режиссеры… Не знаю, есть ли на свете более изнуряющая душу и тело работа, чем работа футбольного тренера. Но ни годы, ни удары судьбы — а их он испытал, пожалуй, больше, чем многие его коллеги, — будто и не меняют Бескова, только все выше поднимается седина на его висках. И в дни побед своей команды, и в дни горчайших ее неудач он одинаково любезно раскланивается, придя на стадион, с многочисленными своими знакомыми — журналистами, судьями, тренерами, просто болельщиками, которые стремятся попасть ему на глаза. Не могу представить себе Бескова не то что кричащим — даже повысившим голос. Это вовсе не означает, что он не может сказать резкие, обидные слова. Но все это — ровным голосом, и во фразе, как правило, длинной и обстоятельной, обязательно будут и подлежащее, и сказуемое, и придаточное предложение…
Внешняя корректность чаще всего свойственна людям бесстрастным. Бесков — страстный человек. Его страсть — футбол. Говорить о футболе он может сколько угодно, а думать о нем не перестает, по-моему, никогда. Здесь, как в собственном костюме, для него не существует мелочей: все важно и все значительно. Любую мелочь он готов объяснить и повторять хоть тысячу раз, пока не уверится, что его поняли и с ним согласились. И от своего, даже в пустяке, он не отступится ни за что на свете…»
— Валентин обрисовал меня каким-то упрямцем. Я стою на своем, когда вижу несомненную пользу делу, футболу, игре. Не стану же я просто так, из амбиций/ отстаивать какой-нибудь действительно пустяк…
— А он, Константин Иванович, и не имеет в виду пустяк. Он как раз имеет в виду футбол, пользу делу. Но я продолжу цитирование.
«Однажды Володя Федотов рассказывал:
— Во время чемпионата мира 1958 года Интервидения не было, во всяком случае для граждан нашем страны. Я тогда занимался в ФШМ у Бескова, а он как раз съездил в Швецию на чемпионат наблюдателем. Так вот, без всякого телевизора я знал и помнил во всех подробностях каждую игру бразильцев, каждый забитый ими гол. Все это рассказал нам Бесков. Рассказал и показал на доске. И объяснил, как и почему все было. И кто куда бежал, и кто где стоял, и кто в какой миг ошибся. И как кто должен был сыграть, но не сыграл…
А Валентин Иванов вспомнил разборы игр, которые проводил Бесков в «Торпедо». Они продолжались иногда часа по два, а если бы мы, устав, как после трудного матча, не роптали, длились бы, наверное, бесконечно. И не то удивительно, что Бесков помнил сыгранный матч так же, как гроссмейстер помнит только что сыгранную партию. Кажется, он столь же детально представлял себе и будущую игру со всеми ее возможными вариантами. На установке он «проигрывал» за каждого футболиста его партию и старался внушить игроку во всех подробностях, что тот должен делать, если противник сыграет так или эдак или изберет третий путь. И все это мы репетировали и репетировали на тренировках. А после игры — иногда не сразу, а через неделю — Бесков мог вдруг подойти и сказать по поводу какого-нибудь совершенно незначительного, всеми забытого эпизода, который даже не привел к острому моменту: «Видишь, как здорово там получилось». Это значит, что какую-то комбинацию (сыграли в «стенку» или сделали «скрещивание») мы провели «по Бескову», в точности так, как разучивали заранее… Его память хранит несметное множество игровых ситуаций, в которых участвовал он сам или свидетелем которых был, и каждая из них может служить темой урока.
…Тогда, в начале лета 1956 года, за несколько месяцев до Мельбурнской олимпиады, я был благодарен тренеру сборной Г. Д. Качалину и тренеру «Торпедо» К. И. Бескову, только что принявшему нашу команду, за то, что они без всяких колебаний доверили мне место в основных составах своих команд».
Надо пояснить читателю смысл последнего цитируемого абзаца из текста Иванова: летом 1956 года он был жестоко травмирован, десять месяцев медики делали все возможное, чтобы вернуть футболу замечательного нападающего. Качалин и Бесков верили в него и, в какой-то степени оба рискуя, включили в основной состав сборной и «Торпедо». Жизнь доказала, что оба тренера не ошиблись. Валентин Иванов вырос в большого мастера, одного из тех, кто прославил футбол нашей страны.
Гавриил Дмитриевич Качалин поручил мне проводить с игроками сборной разнообразные упражнения, отрабатывать с нападающими и полузащитниками удары по воротам. Я занимался этим с удовольствием, игроки — тоже.
Приближался главный экзамен сезона, да и не только этого сезона. В Москву летом 1955 года должна была приехать сборная ФРГ, чемпион мира 1954 года. К тому же прежде наша национальная команда никогда с чемпионами мира не встречалась.
Примерно за месяц до этого матча стало очевидно, что обе наших центрфорварда — Никита Симонян и Эдуард Стрельцов — выступить против сборной ФРГ не сумеют: один заболел, другой был травмирован. Я предложил поставить в центр атаки Николая Паршина. Мотивировал это так: сборная составлена на базе московского «Спартака», нападающие Татушин, Исаев, Сальников и Ильин, а также полузащитник Нетто четко взаимодействуют именно с Паршиным, привыкли к нему. Да, он не может быть назван игроком экстра-класса, виртуозом, но умеет в нужный момент оказываться на голевой позиции, результативен.
На совещании руководителей отечественного футбола В. В. Мошкаркин, услышав предлагаемый состав команды, заявил:
— Паршин в центре нападения сборной — это позор для советского футбола!
Мне пришлось вновь изложить свои аргументы. Удалось убедить руководство. Николай Паршин вышел на поле и вскоре забил в ворота западногерманского голкипера Фрица Геркенрата первый мяч и внес оптимистичную ноту в начало матча, который был выигран со счетом 3:2. Футбольному миру стало ясно, что сборная СССР возродилась, она сильна и жизнеспособна.
Больше года проработал я вторым тренером в команде, которой было суждено выиграть Олимпийские игры в Мельбурне. Правда, в Австралию со сборной я не поехал — тому была причина, о которой сейчас расскажу. Не мне судить, каков мой вклад в победу советской команды на Олимпиаде, но полтора года кропотливой работы все же что-то значат и для меня самого, они принесли немалое творческое удовлетворение.
В конце сезона 1955 года мне вдруг предложили принять в качестве старшего тренера команду московского «Торпедо». Чрезвычайно заманчивое предложение: первая самостоятельная работа, возможность на деле проверить свои принципы, идеи и попытаться воплотить в жизнь концепцию создания сбалансированного, остро атакующего и цепко обороняющегося коллектива. Я смолоду впитывал все то, что давали нам ведущие партнеры и такие тренеры, как Борис Аркадьев и Михаил Якушин. Примерял их взгляды и выкладки к своим представлениям о тактике, учебно-тренировочном процессе, индивидуальной и коллективной подготовке игроков, о стратегии команды в длительном чемпионате и в блицтурнире… Теперь все это можно было переосмыслить, систематизировать и вынести «на натуру», на футбольное поле, где ты уже не второй, а старший, и твое слово — решающее…
Я подумал, что сборная, набравшая темп, уверенную игру, способна добиться многого в опытных и искусных руках Качалина. Следовательно, мой уход из нее не будет дезертирством. И я дал согласие принять «Торпедо». Качалин не был обижен моим решением; вообще, все причастные к работе сборной меня правильно поняли.
Между прочим, в материальном отношении я заметно проигрывал: в сборной мой оклад был 3 тысячи рублей в месяц (значит, 300 — напоминаю, дело было до денежной реформы), в в автозаводской команде 2 тысячи рублей. Однако самостоятельность, возможность творить, экспериментировать, реализовать собственную концепцию перевешивали любые «но».
«ТОРПЕДО», 1956
Известно, что в сезоне 1954 года «Торпедо» боролось за право остаться в высшей лиге. В следующем сезоне с появлением нового тренера команда улучшила свое турнирное положение, завершив чемпионат на четвертом месте. Сказалось естественное стремление футболистов утвердиться в глазах и мнении нового наставника, «показаться» ему. И вообще, кадровые перемены нередко вносят оживление, хотя бы временное, в жизнь футбольного коллектива. Четвертое — вполне благополучное место. Но специалистам было ясно, что в команде есть своеобразный тормоз: сходящие со сцены исполнители, которые уже были бесперспективны, «дорабатывали» последние месяцы в активном футболе, частенько нарушая при этом режим. Пользуясь своей репутацией старожилов команды, они старались максимально растянуть прощание с активным футболом и тем самым объективно наносили вред коллективу. При этом произносились красноречивые тирады о сохранении традиций, о верности флагу спортивного общества, о любви к автозаводскому футболу… Мне стало ясно, что постаревший организм требовал свежей крови. Коренной и, пожалуй, самый «торпедовский» торпедовец Валентин Иванов в книге «Центральный круг» сказал об этом периоде в жизни клуба со свойственной ему откровенностью и категоричностью: «Команду надо было спасать».
Едва тот или иной тренер начинает заменять молодыми, подающими надежды ребятами утративших физические кондиции игроков, в определенных внутрикомандных и околокомандных кругах включается сирена тревоги: «Он безжалостен, бессердечен. Люди отдали столько лет и сил, а он их за дверь! Волюнтаризм, жестокость, авторитарные методы руководства, ничего святого!..» Но давайте все же хоть немного подумаем о том, ради кого работаем: о зрителе. Зритель слышит объявленную диктором по стадиону знакомую, давно милую сердцу болельщика фамилию и думает; «Это мастер. Дело знает. С его-то опытом…»
Зрителю обычно неизвестно, что мастер во многом утратил силу, гибкость, скорость, реакцию, что на тренировках он не особенно утруждает себя упражнениями, что нарушение режима и дисциплины стало для него образом жизни. Да, мастер немало потрудился в свое время; да, у него были две операции, в ЦИТО ему вылечили перелом. Но теперь травмы все чаще и больше дают о себе знать, мастеру далеко за тридцать. Посмотрев, как вяло передвигается по полю мастер, как проигрывает единоборства, зритель разводит руками и спрашивает: «А где же тот молоденький новичок, который выпускался недавно на замену? Он ведь хорошо играет. Отлично владеет мячом, очень быстро бежит. И по амплуа — как раз на место мастера…»
Выше я уже называл имена способных молодых футболистов. Сашу Медакина присмотрел в спартаковской школе. В то время, когда в «Спартаке» сверкали звезды первой величины Татушин, Исаев, Симонян, Сальников, Ильин, Нетто, Огоньков, Тищенко, Масленкин, юному Медакину вряд ли нашлось бы место в основном составе. А в «Торпедо» вскоре нашлось. Впоследствии этот мой «ставленник» вырос в капитана «Торпедо», подлинного лидера команды.
Леонида Островского впервые увидел в рижской «Даугаве» (как спустя двадцать лет увидел там же Сергея Шавло). В футбольной школе молодежи мне приглянулся Николай Маношин, оттуда же взял я в команду Александра Савушкина. Валерия Воронина предложил посмотреть на поле его отец, мой однополчанин. Добавим к этим юношам Володю Пурцхванидзе (со временем, кстати, он стал инженером на одном из крупнейших предприятий Днепропетровска). Боевая подобралась молодежь.
Правда, всех их нужно было учить, какое-то время «обыгрывать» в дублирующем составе. И готовить для них постоянные места в основном, а следовательно, освобождать некоторых торпедовских ветеранов, чья игра заметно потускнела: Анисимова, Тарасова, может быть, даже Марьенко.
Первый круг чемпионата СССР 1956 года мои юные торпедовцы прошли просто здорово. Выиграли у будущего чемпиона страны — московского «Спартака», у «Шахтера», «Зенита», сыграли вничью с киевскими динамовцами и ЦДСА, одолели московское «Динамо». Случись такое в конце восьмидесятых годов, мы получили бы приз «Первая высота», который вручается за первое место по итогам первого круга.
Как именно мы играли? Приведу в пример два матча — с московским «Динамо» и ЦДСА.
На установке, которую я проводил перед матчем с динамовцами, в центр нашего нападения был назначен Иван Моргунов. Перед ним была поставлена задача: перемещаться и уводить за собой центрального защитника динамовцев Константина Крижевского, который, как я мог предположить, станет опекать Моргунова персонально и вплотную. Значит, уводить в сторону, передвигаясь параллельно линии штрафной площади в непосредственной близости к ней. А в освобождающуюся таким образом зону центрального защитника динамовцев в нужный момент должны были врываться либо Иванов (если Моргунов уводит Крижевского влево), либо Стрельцов (если Крижевский выманен направо). Наш замысел удался: Крижевский неотступно преследовал Моргунова даже без мяча, тандем Иванов — Стрельцов выполнил свою задачу «засады», и торпедовцы выиграли.
Следующая встреча — с ЦДСА. Там в центре обороны играл Анатолий Башашкин, который, как правило, сочетал персональную опеку с игрой в зоне. Вряд ли, думал я, Башашкин оставит свою зону без присмотра ради «держания» Моргунова, тут нужен более опасный форвард. Поставлю-ка я в центр атаки Эдика Стрельцова! От него Башашкин далеко отрываться не станет, значит, будет уходить со своего центрального поста, а туда сможет «наведываться» Валентин Иванов…
Так мы и сделали. Башашкин действительно не отходил от Стрельцова, который исправно заманивал его то в одну, то в другую сторону от центра обороны ЦДСА. И на освободившееся пространство сразу же вырывался Иванов. У него было минимум два стопроцентных голевых момента; Валентину не повезло, а то бы счет был 2:0. Наверно, сегодняшние питомцы Валентина Козьмича удивятся, если узнают, что их закаленный в спортивных боях наставник плакал после матча в раздевалке — от обиды на собственные промахи, но был такой факт в биографии нашего славного нападающего. А шел ему тогда двадцать второй год…
После матча с ЦДСА ко мне подошел старший тренер армейцев, давний соперник на футбольном поле Григорий Пинаичев. «Слушай, Константин, объясни, почему ты поставил против Башашкина не Моргунова, как в прошлый раз, а Стрельцова?»— «Григорий Маркович, — ответил я, — какое задание ты дал бы Башашкину, если бы в центре нашей атаки увидел Моргунова?» — «Велел бы стеречь центральную зону, чтобы в нее не просачивались ни Иванов, ни Стрельцов». —«А когда увидел в центре нападения Стрельцова, что поручил бы?» — «Держать его вплотную». — «Ну вот ты сам и ответил на свой вопрос…»
Автозаводское начальство, которому начинали потихоньку жаловаться на меня обиженные ветераны, до середины сезона не могло ни в чем упрекнуть команду. А потом приключился сбой, спад в игре. Резкий успех вскружил молодые головы. К тому же еще не стабилизировалось в команде единое отношение к общему делу, как к кровному и важнейшему. Расшатывалась дисциплина, чему основательно способствовали выпивки, которыми грешили некоторые игроки старшего возраста. А в команде асе быстро становится известно, и, если выпивают старшие, может последовать их примеру кто-нибудь из младших, у кого неустойчивая натура.
С переменным успехом выступала команда во втором круге; то победа, то несколько проваленных игр. Надо сказать, что для любой команды, даже отлично сбалансированной в составе и сыгранной, спад в игре — вполне естественное явление. В какой-то момент притупляется свежесть восприятия соревнований, дает о себе знать накопившаяся усталость; часть футболистов в предвкушении легкой победы не настраивается на очередную игру, и немедленно следует наказание: проигрыш заведомому аутсайдеру. Получив такой «ушат холодной воды», неустоявшаяся психика начинающих игроков сдает. Утрачивается уверенность, снижается уровень игры.
В таких ситуациях требуется спокойный, взвешенный и доброжелательный по отношению друг к другу разбор причин и следствий. Необходимо взбодрить, встряхнуть коллектив, вселить в него оптимизм. Вместо этого за моей спиной состоялось то собрание в парткоме автозавода имени Лихачева, о котором здесь уже шла речь. Узнав о нем, я подал заявление об уходе из «Торпедо».
ФУТБОЛЬНАЯ ШКОЛА МОЛОДЕЖИ
В 1957 году мне предложили стать старшим тренером футбольной школы молодежи в Лужниках. Такие школы в порядке эксперимента были организованы кроме Москвы в Ленинграде, Киеве, Минске и Тбилиси сроком на пять лет. Но уже в 1960 году этот срок закончился; тогдашние руководители нашего футбола не осознали перспектив и возможностей таких школ, хотя из них и вышли высококвалифицированные футболисты, ставшие со временем известными мастерами. Оправдывая попытку ликвидировать школы, тогдашний председатель президиума Федерации футбола СССР Валентин Александрович Гранаткин заявил: «Мы откроем школы подобного плана при командах мастеров».
Группа родителей наших учеников, узнав об этом, написала протестующее письмо, которое опубликовала газета «Советская Россия». Выступление газеты как-то подействовало, и школу при Центральном стадионе в Лужниках сохранили, правда без стипендий и других материальных стимулов как для учащихся, так и для преподавателей.
Пожалуй, то была моя первая встреча с мальчишками в полном смысле этого слова. Вспоминаю, как на вопрос: «Любите ли вы детей?» — знаменитый французский актер и режиссер Жан-Луи Барро ответил: «Не больше двух одновременно». А мне было по душе общество сразу двадцати, и то были не просто дети, а футбольные сорвиголовы, грезившие именами тех мастеров кожаного мяча, которые блистали в обозримом для моих питомцев времени. Все, что им говорили тренеры — мои коллеги по школе, эти мальчишки слушали с раскрытыми ртами и спешили «поверить алгеброй гармонию», хотя и представления не имели ни о той, ни о другой. Меня они тоже хорошо слушали.
Спустя годы я узнал от Володи Федотова, что в 1957-1960 годах многие учащиеся лужниковской ФШМ стриглись «под Бескова» — подражали мне в прическе. Что лукавить, приятно было об этом услышать: значит, уважали (а я как-то и не приглядывался к их шевелюрам).
Принимали в школу совсем маленьких, таковыми считались одиннадцати-двенадцатилетние (поступающие сегодня еще моложе). С первого года моей работы в ФШМ мы стали устраивать чемпионаты Москвы для различных детских команд одинакового возраста. В пятьдесят седьмом один тайм матча в таком турнире продолжался двадцать минут, годом позже — уже тридцать. Если наши соперники за весь детский чемпионат сумели забить самое большее 60 мячей и пропустить минимум 17, то фэшээмовцы забили 107, а пропустили всего пять; полагаю, это свидетельствует об уровне их подготовки.
У каждого тренера нашей школы была своя группа. У меня — ребята 1939 года рождения; среди них были Валерий Короленков, Виктор Шустиков, Олег Сергеев, Евгений Журавлев…
О том, как мы занимались, вспоминает заслуженный мастер спорта Виктор Михайлович Шустиков в книге «Футбол на всю жизнь»:
«Константин Иванович сначала очень толково объяснял нам технику выполнения какого-то элемента, приема или проведения комбинации. Потом показывал, как это нужно делать. Показывал не один раз, а несколько — сначала медленно, словно в рапидной съемке, потом на скорости, в бурном темпе. После его показа сразу становилась ясна суть приема. Он спрашивал:
— Все понятно? Тогда прошу каждого проделать то же самое.
И у нас почти сразу получался прием. Константин Иванович радовался, мне кажется, этому больше, чем мы сами.
Он всегда зажигал ребят личным примером. На занятиях по общефизической подготовке скажет: «Кросс тридцать минут», станет во главе группы и ведет ев по безлюдным аллеям, по асфальтовым и песчаным дорожкам, ныряет в овраги, поднимает цепочку по косогору. «Ну как, устали?» — спросит на ходу. Мы смотрим на его слегка раскрасневшееся лицо, видим, что у него почти ровное дыхание, и нам ничего не остается, как Дружно прокричать: «Нет, Константин Иванович!»
Уже после, попав в основной состав «Торпедо», я понял, что Бесков строил занятия с нами на уровне требований команды мастеров.
…В ту пору у нас в стране проводилось первенство футбольных школ молодежи. В 1957 году я попал в сборную Москвы. Турнир проводился в Харькове… И вот мы совершаем круг почета. Я иду впереди, подняв над головой завоеванный кубок, а рядом — счастливый, но внешне по-прежнему невозмутимый Константин Иванович Бесков.
Это были последние дни учебы. Вскоре из школы вышли в Большой футбол Володя Федотов, Гена Логофет, Игорь Численко, Геннадий Гусаров, Олег Сергеев, Николай Маношин… За последующие годы юношеский футбол не дал столице и половины игроков такого класса, как эти. Вот вам и ответ на вопрос: откуда берутся таланты? Они рождаются там, где с ребятами работают умные, талантливые, с большой душой педагоги».
В пятьдесят восьмом году руководство Федерации футбола СССР решило направить меня в качестве наблюдателя на чемпионат мира в Швецию. Вероятно, учли, что я вместе с Г. Д. Качалиным готовил олимпийскую сборную, которая затем выиграла золотые медали в Мельбурне, а также мой сравнительно молодой возраст (37 лет) и не исключавшуюся возможность возглавить ту или иную команду мастеров. На чемпионат мира по футболу мы, советские спортсмены, ехали тогда впервые. Для меня этот турнир стал подлинной футбольной школой, я впитывал каждую деталь, каждый штрих всемирного футбольного спектакля.
И здесь хотелось бы привести отрывок из книги Льва Ивановича Филатова «Ищи борьбу всюду», посвященный тем памятным дням:
«Я жил в одной комнате с Константином Ивановичем Бесковым, командированным в Швецию в качестве тренера-наблюдателя. В те часы, когда шел первый для нас матч чемпионата СССР — Англия, он был в другом городе, на встрече наших следующих противников — Бразилии и Австрии.
Пришла ночь, мы улеглись, погасили свет. Но мне не спалось после стольких переживаний, да и Бесков, я слышал, ворочался.
— Знаете, — проговорил он тихонечко, словно опасаясь, что его услышат за стенкой, — чемпионами станут бразильцы…
— Будет вам! — возразил я. Мне памятны были выступления в Москве бразильских клубов «Байя» и «Атлетико Португеза», игравших в мягкий, изящный, кошачий футбол, удивительно непрактичный, словно не от мира сего.
— Вот увидите, — твердо сказал Бесков.
Тут я встревожился: ведь со мной говорил большой мастер футбола.
— Почему же вы так думаете?
— Бразильцы умеют все, что можно уметь. Я не представляю, как можно сыграть лучше, чем они с австрийцами. 3:0! Как легко, как красиво, без всяких шансов у противника…
— Но мы же с вами видели бразильцев раньше, — попытался я сопротивляться.
— Нет, эти совсем другие. Вот увидите, — строго и упрямо повторил Бесков. — Но только пусть это останется между нами.
Его просьба была понятна: столь категорическое мнение наблюдателя могло вызвать неудовольствие в нашей делегации…»
Интересное воспоминание. Что же дало основание определить по ходу и результату первого увиденного на турнире матча, кто именно станет чемпионом мира? А если бы среди других команд — участниц чемпионата оказалась еще более искусная и сыгранная?
Годы, предшествовавшие мировому первенству в Швеции, я прожил, как говорится, не в безвоздушном пространстве. Видел фактически все европейские сборные и очень многие клубные команды, имел достаточное представление и о латиноамериканском, и об африканском, и об азиатском футболе. Неплохо знал, в частности, австрийский футбол, некогда славившийся «венскими кружевами», к 1958 году — добротный, схожий и с футболом ФРГ, и с французским, шведским, чехословацким: довольно высокий уровень, незаурядные исполнители, такие, к примеру, как Буцек, Зенкович, Хорак. Правда, у австрийцев был тогда крен в сторону откровенно силового стиля, но, полагал я до их встречи с бразильцами, может быть, именно атлетический натиск и принесет успех — в состязании с мягкими, обычно слишком увлекавшимися техническими трюками, не слишком стойкими прежде игроками из Рио и Сан-Паулу? Не зря же их прозвали жонглерами.
С первых минут матча Австрия — Бразилия я увидел четко оформившуюся, новую для нас, европейцев, гибкую и эффективную систему. Она была подогнана предельно до микрона, все футболисты расставлены в точном соответствии со своими физическими данными, действовали безошибочно, и буквально каждый был виртуозом мяча. Система 4+2+4, словно пружина с ударным бойком, сжималась при атаке соперников и распрямлялась при своей атаке, нанося неотразимый укол. Опасные рейды вперед крайних защитников, постоянное численное преимущество в обороне и нападении, и никакой попытки подстроиться под противника — нет, только своя, оригинальная игра! Явный сдвоенный центр защиты, явный сдвоенный центр нападения. Игра очень широким фронтом атаки (как тут не вспомнить примету театральных режиссеров — тот из постановщиков спектаклей искуснее, кто использует всю площадь сцены, а не собирает исполнителей на мизансцену только в центре подмостков). Крайние нападающие действуют у самой бровки поля, растягивая оборону противников (при этом левый крайний. Загало, несколько оттянутый назад, тоже двигался вдоль бровки), вынуждая крайних защитников противника отходить к боковой линии, отчего создавались бреши между центральным и крайними обороняющимися, и в эти бреши прорывались полузащитники бразильской команды.
Все, что делали бразильцы, выполнялось так, будто это был естественный образ их существования: без малейшего напряжения (по крайней мере, видимого), без какого-либо «трудно, очень трудно нашим ребятам…» Три сухих мяча в ворота сборной Австрии дались воспитанникам Висенте Феолы, на взгляд со стороны, легко. Мысленно сравнив эту чудо-команду со всеми теми, которые были мне знакомы до этого часа, я понял, что передо мной — новые чемпионы мира. Но сказал об этом лишь Льву Ивановичу Филатову.
— Вы сказали, что система 4+2+4 оказалась «новой для нас, европейцев». Но вы же сами в московском «Динамо» в послевоенные сороковые годы применяли эту схему расстановки игроков.
— Ту нашу расстановку определить как систему 4+2+4 можно было лишь ретроспективно. Она, вынужден повториться, сложилась стихийно, в силу особенностей того или иного игрока, его привычек (мы с Карцевым играли каждый в центре нападения до прихода в «Динамо», Леонид Соловьев — в центре защиты, поэтому невольно тяготели к центровой позиции). Михаил Якушин закрепил, утвердил наши самодеятельные сдваивания, но ушел из команды он, ушли некоторые другие реализаторы этой схемы, и «Динамо» надолго вернулось к старому доброму «дубль-ве».
На чемпионате мира в Швеции преимущества бразильской системы перед «дубль-ве» стали очевидны не только мне одному. Наблюдатели из многих стран изучали бразильцев, снимали их игры на кинопленку, пытались наскоро скопировать, перестроиться — ничего не получалось. Бразильцев изучали и французы, и шведы, еще не зная, что им предстоит сразиться с командой Феолы в полуфинале и финале. И что же? Оба матча, с французами и шведами, бразильцы выиграли с одинаковым счетом — 5:2, подтвердив свой задорный девиз: «Нам забивают, сколько могут, мы забиваем, сколько хотим».
Возвратившись с чемпионата мира в ФШМ, я старался как можно подробнее и нагляднее рассказать нашим ученикам обо всем, что увидел. На макете показывал расстановку бразильских игроков и их соперников, объяснял преимуществе применяемой бразильцами системы. Мальчишки, конечно, слушали и смотрели как зачарованные.
Иногда меня спрашивают: как же удается запечатлеть в памяти игровые моменты многих матчей? Видимо, здесь «срабатывает» профессиональный уровень. Многие специалисты запоминают матчи от начала до конца. Сравните с шахматами: гроссмейстер легко восстановит все ходы партии, сыгранной много лет назад. А футбольный тренер должен свою партию еще и рассчитать на много ходов вперед.
Повторяю, мальчишки упивались этими рассказами. И тем из них, кто по-настоящему любил футбол, это пошло на пользу. Но надо признать, что условия работы и занятий в ФШМ были посредственные. В каждую группу набирали до двадцати мальчиков, однако на зиму приходилось оставлять лишь двенадцать из них, а остальных добирать весной. Залы в школе были баскетбольного размера; в таком зале одновременно могли заниматься только шестеро ребят и тренер.
Да и в теплое время года мы не часто получали в свое распоряжение полноценное футбольное поле. У ФШМ не было и загородной базы. Периодически по собственной инициативе мы приобретали путевки в подмосковные пансионаты, везли туда ребят и за неимением при пансионате футбольного поля тренировались на какой-нибудь более или менее подходящей лужайке. Тем не менее ФШМ дали отечественному футболу целую когорту игроков высокой квалификации, многие из которых выступали в сборных командах страны.
— Все так, Константин Иванович. А не тосковала ли тренерская душа, посвятив себя воспитанию ребят, по большому футболу? Не хотелось ли возглавить команду повзрослев?
— Еще бы не хотелось! Между прочим, мы вместе с Александром Пономаревым в 1958 году стали тренировать молодежную сборную СССР, и в том же году она выиграла турнир в Генте (это в Бельгии, в провинции Верхняя Фландрия). Ну а когда Гранаткин объявил, что эксперимент с ФШМ заканчивается, пришлось задуматься над тем, что мне делать дальше.
ЦСКА, 1961-1962
В конце 1960 года начальник футбольной части Центрального спортивного клуба армии генерал-майор Ревенко предложил мне принять армейскую команду. В чемпионате страны она тогда заняла шестое место, в тридцати матчах потерпела тринадцать поражений, проиграв ленинградскому «Адмиралтейцу», донецкому «Шахтеру», московским торпедовцам и киевскому «Динамо». Командование ждало от военной команды большего (болельщики — тем более).
Разобравшись во внутрикомандных делах, я понял, что микроклимат в коллективе далеко не оптимистичный. Многие футболисты — немосквичи, собраны из разных городов, жилья в столице не имеют и поэтому обитают в общежитии ЦСКА, где по-казенному неуютно, скучают по родным местам. Некоторые утратили необходимые физические кондиции. Одним словом, требовалось реконструировать команду, ей нужны были перемены, новые люди. Из приезжих следовало оставить лишь тех, кто утвердил себя в основном составе. Надо было постараться укомплектовать команду москвичами, чтобы футболисты не чувствовали себя оторванными от дома, жили в нормальных домашних условиях.
Я пригласил в ЦСКА юного Владимира Федотова. Включил в основной состав — впервые на место центрального защитника — двадцатилетнего Альберта Шестернева (он до этого был в дублирующем составе и не в центре обороны). Пришел за мной в армейский коллектив Кирилл Доронин.
Когда я принимал ЦСКА, Эдуард Дубинский ходил с обходным листком, готовясь продолжить службу в Группе советских войск в Германии. Я попросил его задержаться, поговорил с ним по душам, отстоял у начальства и решил изменить его футбольное амплуа. «Ты можешь и должен выступать в сборной», — сказал я Эдуарду. Он играл в ЦСКА полузащитником, от него требовали диспетчерских действий, но Дубинский не обладал этим даром — организовывать атаки со своей половины поля, своевременным точным пасом выводить партнеров на голевую позицию, да и сам не очень стремился забивать. Зато умел цепко обороняться, ловко отнимать мяч у атакующих и начинать атаку из глубины поля. Ему было поручено делать то, что он действительно умел. И вскоре Эдуард Дубинский был включен в сборную СССР, а в списках 33 лучших был трижды назван первым номером на месте правого защитника.
Незадолго до моего прихода в ЦСКА был призван на военную службу Саркис Овивян, нападающий ереванского «Арарата». Командование направило его в армейскую команду. Поставив себе принцип — не переманивать игроков из других коллективов, я ни в коем случае не стал бы предлагать такой переход и Овивяну. Но поскольку он был прислан в команду начальством, я не стал отказываться от 23-летнего скоростного форварда с сильным ударом. Но то, во что это вылилось, мне и в голову прийти не могло. Первый матч сезона 1961 года нам предстояло провести с таллиннской командой «Калев» в Ереване, так как в Таллинне и Москве еще стояли холода. Приезжаем в армянскую столицу и видим на стене плакат: «Бесков — вор! Руки прочь от Овивяна!»
Пришлось спешно перенести матч в Тбилиси. Мы выиграли у «Калева» и сразу уехали.
Тут я должен сделать небольшое лирическое отступление, необходимое «по сюжету». Еще в 1951 году я познакомился с руководителем знаменитого ансамбля танца Игорем Александровичем Моисеевым. Танцоры, как и мы, динамовцы, участвовали в Фестивале молодежи и студентов в Берлине, жили в одной и той же гостинице. Знакомые мне солисты ансамбля часто звали на свои репетиции. Уже тогда, размышляя о своих возможностях на будущей тренерской стезе, я задумывался над методикой постановки и совершенствования технических элементов танца. Ведь в танце, как ни странно на первый взгляд, много общего с футболом! В ряде движений, в прыжковых упражнениях у футболистов и у танцоров работают одни и те же группы мышц. И даже травмы у тех и других схожие: голеностоп, мениск, боковые связки ноги. И профилактические упражнения аналогичны, и мастерство достигается упорной работой, многократными повторениями того или иного элемента, движения, приема.
Я увлекся идеей параллельности футбола и танца. Проштудировал объемистую книгу о классиках хореографии. В ней описывались различные балетные и хореографические школы, методы именитых балетмейстеров. Почему-то запомнился мне и такой изящно-игривый пассаж в этой книге. Балетмейстера, живущего в гостинице, встречает почитатель балета, номер которого находится этажом ниже, и заявляет: «Можете не беспокоиться, маэстро, ваши занятия с примой мне не мешают». В ответ балетмейстер бросает: «Она же пола не касается, как она может вам мешать?!»
Я отметил про себя, что Игорь Моисеев устраивал утром репетицию, даже если накануне вечером у ансамбля был большой концерт. Значит, работа два раза в день! Один из моисеевских солистов, которого я спросил, не слишком ли тяжелы подобные нагрузки, ответил: «Когда Игорь Александрович ввел эти двухразовые мучения, мы поначалу взвыли. Это ведь не просто тяжело физически, это еще и дважды в день мотаться на работу и с работы. Но с Моисеевым не поспоришь, а постепенно мы заметили, что у нас все стало получаться лучше, появилась легкость…»
Запомнил я эти особенности жизни ансамбля танцоров. И, приняв команду ЦСКА, ввел в правило заниматься дважды в день.
Первое занятие — до обеда: главным образом совершенствование тактико-технического мастерства, удары по воротам, передачи, игра в «квадрате», упражнения, развивающие ловкость. Но без больших нагрузок, чтобы осталось достаточно сил на вечер. А уж вечером второе занятие — игровые упражнения или двусторонний тренировочный матч. Если прибавить к этому утреннюю зарядку, то выходило уже три занятия в день. Правда, зарядку я полноценным занятием не считаю, ее задача — общая физическая разминка, упражнения, развивающие гибкость, и отдельные специфические (например, для укрепления мышц задней поверхности бедра, где особенно часты травмы); все это требует 35-40 минут, зато и на разминку перед первым настоящим занятием можно потратить меньше времени.
А ведь в то время у футболистов команд мастеров два занятия я день были крайне редки. Я же думал так: единожды в сутки два часа вечерних занятий — этого хватит только на то, чтобы поддержать те кондиции и навыки, которые уже обретены. Но чтобы их наращивать и развивать, необходимо от четырех до пяти часов занятий в день. Конечно, с поправкой на психологический настрой игроков, чтобы не «перекормить» их футболом, чтобы они не устали от него. У футболиста должно быть внутреннее стремление, потребность футбольных действий, тогда он сможет с пользой повторять, повторять и повторять упражнение. Если же оно станет выполняться механически (никуда, дескать, от этого не спрячешься), то коэффициент полезности будет совсем мал. Даже в день матча я устраивал занятия, убеждая игроков, что польза от этого станет очевидной.
Про тренерскую долю я уж и не говорю. Зимний период подготовки к сезону мы провели на закрытом теннисном корте. А «личный состав» армейской команды — это, между прочим, 32 человека, которым сразу на одном корте Не уместиться. Чтобы подготовка была наиболее эффективной и действительно повышалось тактико-техническое мастерство футболистов, пришлось разбить их на четыре группы, по восемь человек в каждой, и проводить занятия с каждой группой по два часа. В таких условиях обед у старшего тренера состоял из бутылки кёфира и калорийной булочки, и то в те короткие минуты, пока с корта уходила одна группа и выходила на занятия другая…
Уже отмечал, что перед календарной игрой, дабы отвлечь игроков от навязчивых мыслей о предстоящем поединке, полезно показать им остросюжетную киноленту, в которой действуют отважные, даже отчаянные герои. Ни в коем случае теперь не показал бы перед матчем развлекательный музыкальный фильм, что-нибудь о джазе или театре, тем более с долей секса («В джазе только девушки»), — такое зрелище, как подтвердила практика, отнюдь не способствует боевому настрою на игру. А вот «Великолепная семерка», «Королевские пираты», «Каскадеры», «Знак Зорро».очень хороши для поднятия тонуса; такие фильмы помогают командам выигрывать.
База у нашего ЦСКА была поначалу в районе Ленинских гор. Там не было футбольного поля, поэтому на тренировки команда ездила либо в Лужники, либо на стадион ЦСКА на Песчаной улице. Несколько позднее у базы появился филиал в Архангельском: Собственно говоря, филиалом стал одноэтажный корпус (чуть ли не бывшие конюшни) при армейском санатории. И там не было футбольного поля, а место отличное, живописное, очень хотелось там тренироваться:
Я обратился к Маршалу Советского Союза Андрею Антоновичу Гречко с просьбой помочь в строительстве футбольного поля для команды ЦСКА в Архангельском, где наш коллектив располагал филиалом базы. Аргументировал просьбу тем, что все остальные московские команды имеют при своих базах футбольные поля, а у «Динамо», «Торпедо» и «Локомотива» есть и свои стадионы в Москве, на которых можно проводить футбольные матчи с привлечением на трибуны тысяч и тысяч зрителей.
Генералы ездили смотреть динамовскую и торпедовскую базы в Новогорск и Мячково. Пытались отказать мне под предлогом того, что на Песчаной улице построены новые поля. Я настаивал, и в конце концов Гречко распорядился: построить футбольное поле в Архангельском! Поле после этого было готово очень быстро, через три месяца.
Забегая вперед, скажу: занимался я реконструкцией полей, а также бани для команды «Заря» (на берегу реки Северский Донец, под Луганском), занимался и переоборудованием базы московского «Спартака» в Тарасовке, где иной раз просто выполнял обязанности прораба. Десять лет добивался, например, чтобы на стадионе в Тарасовке было устроено освещение. Рядом со старой скрипучей гостиницей, в которой жили на сборах еще игравшие братья Старостины, а в пятидесятые годы игроки, ставшие олимпийскими чемпионами в Мельбурне, по моей инициативе была возведена значительно более комфортабельная и современная обитель для футболистов; в ней уютные комнаты, небольшой зал отдыха, телевизор, словом, совсем неплохие условия жизни и досуга. Чем только не приходится заниматься тренеру, который хочет, чтобы команда прогрессировала!
Новая гостиница в Тарасовке строилась по типовому проекту лечебного профилактория. По этому проекту там были предусмотрены кабинки для медицинских осмотров и процедур. Нам такого количества кабинок не требовалось, мы хотели устроить на их месте парилку, бассейн… Попросили строителей не ставить частые перегородки. Строители, строго придерживаясь проекта, эти перегородки все же поставили. Мы просили убрать перегородки — ни в какую! Я подключил к этой смешной тяжбе спартаковскую административную «тяжелую артиллерию»: председателя Центрального совета общества Шибаева, председателя городского совета «Спартака» Пивоварова. Но и общими усилиями нам не удалось переубедить строителей. Объект был достроен согласно чертежам, а затем нам пришлось заняться перестройкой части внутренних помещений…
Начался сезон 1961 года, и центром нападения ЦСКА на поле вышел восемнадцатилетний Володя Федотов. Среднего Роста, худощавый, отнюдь не таран. Не только генералы, которые не оставляли команду ЦСКА без своего неусыпного внимания и «ценных указаний», но даже один из армейских тренеров, пришедших в команду уже после меня, недоумевал: «Ну какой же Федотов центральный нападающий, у него нос не перебит и шрамов на лбу нет!»
Я видел Володю по-своему. До начала сезона у нас состоялся тренировочный матч в Дрездене с тамошним «Динамо»; сыпал мокрый снег, поле разбухло, мяч плохо слушался игроков, и в таких условиях Володя в течение первого тайма забил дрезденцам четыре мяча! В целом по игре он был примерно таким, каким был Юрий Гаврилов, если брать пик того и другого, правда, Федотов оказался результативнее. Володя сыграл всего в двенадцати матчах чемпионата СССР 1961 года и забил десять мячей (причем немало было забито с его передач). Со временем он сделался главным дирижером армейских атак, продолжая при этом забивать голы; забивал их и в составе сборной СССР.
Впрочем, Володя Федотов — не первый и далеко не последний из тех, включение которых в основной состав различных команд вызывало недоуменные замечания. Многие разводили руками по поводу появления в нападении «Спартака» Георгия Ярцева, а у него на этот период пришлась вторая молодость, да какая звонкая и яркая! Альберт Шестернев с 1959 года пребывал в дубле ЦСКА; переведенный мной в основной состав, он блестяще утвердился на новом для себя месте центрального защитника, а затем надолго стал оплотом обороны и сборной команды страны, — недаром зрители да и некоторые иностранные журналисты прозвали Альберта Иваном Грозным.
С первых самостоятельных тренерских шагов я решил никогда не подставлять ножку собрату-тренеру, не переманивать к себе чьих-то воспитанников, тем более если они на первых ролях в своих командах. Если укомплектовывать состав, то лишь теми опытными игроками, от которых легко освобождаются другие клубы (так пришли в ЦСКА моего времени Игорь Греков из московского «Спартака», Борис Орешников из «Локомотива»). Но лучше пополнять команду совсем молодыми, желательно из первой и даже из второй лиги: для них это станет школой, поступательным движением вперед в овладении футбольной наукой. Данный постулат, пожалуй, могут подтвердить фамилии игроков, которых в разные годы принимал в свои команды: Воронин, Маношин, Метревели, Медакин, Доронин, Федотов, Шестернев, Поликарпов; Козлов, Коро-ленков, Ларин, Пильгуй, Ярцев, Шавло, Гаврилов, Бубнов, Черенков, Родионов, Дасаев, Суслопаров, Черчесов…
Юрий Суслопаров был отчислен из «Торпедо» за дисциплинарные провинности и, не пытаясь найти приют в какой-либо другой команде, стал работать в одном из цехов ЗИЛа. Узнав, что он не у дел в футболе, мы предложили Суслопарову играть в «Спартаке» (естественно, без нарушений дисциплины). Юрий пришел в «Спартак» в 1986 году, с той поры дважды награжден золотыми медалями чемпиона СССР.
Юрия Гаврилова держали в динамовском дублирующем составе, порой даже не включая в список запасных игроков на матчи основного состава. Отпустили его легко, как бы за ненадобностью. В «Спартаке» он стал чемпионом страны, игроком сборной страны, обрел совершенно иную репутацию.
Александр Бубнов, как известно, вступил в серьезный конфликт с руководством и футболистами московского «Динамо». И его тоже отпустили из команды без проблем, даже охотно. Принятый в «Спартак» в 1983 году, он получил в новом коллективе медали различного достоинства, в том числе золотые 1987 года, когда ему исполнилось уже тридцать три. Еще один комплект «золота» спартаковцы выиграли уже без меня, в 1989-м, и Бубнов тоже был удостоен высшей награды первенства. Если бы не был принят в 1983-м, вряд ли имел бы такие спортивные трофеи.
Принимая игрока в команду, я всегда старался заранее выяснить, не наношу ли удар в спину коллеге-тренеру. Футболиста приглашал лишь в том случае, если у него совершенно очевидно не складывались отношения в прежней команде, или его за что-то отчисляли, или им не дорожили. Мастеров надо выращивать самому — вот что я исповедую.
Итак, шестьдесят первый год. Двадцать две команды разделены на две подгруппы, в финальную пульку попадает по пять лучших из подгрупп. Учитываются все очки, набранные на предварительном этапе. Этот этап, в сущности целый турнир, мы выиграли. Вышли на первое место в подгруппе, опередив московское «Динамо», киевское «Динамо», «Спартак», «Зенит», «Пахтакор» и прочих. 13 побед, 3 ничьи, 4 поражения. Забили больше всех — 55 мячей. Казалось, нас теперь не удержать никому… Но в том-то и дело, что только казалось, и некоторые игроки в это поверили, а многие были к тому же молоды, неопытны и не сумели распределить силы на два этапа.
Нас дважды крепко «наказали» торпедовцы. По разу — «Локомотив» и тбилисские динамовцы. Поэтому в итоговой таблице чемпионата 1961 года лишь четвертое место досталось ЦСКА. По сравнению с предыдущим годом — прогресс; с учетом возросшего потенциала команды, значительно изменившейся игры армейцев — топтание на месте. Даже по числу забитых мячей нас на финише обошли.
Такая же коллизия подстерегала команду в сезоне 1962 года. Опять по одиннадцать коллективов в подгруппах, в финальную стадию выходили по шесть. Мы долго шли без поражений, предварительный турнир завершили на втором месте, пропустив вперед лишь киевских динамовцев. Мы добились лучшего среди всех клубов результата в обороне, пропустив всего 9 мячей, проиграли только лидерам и «Кайрату», зато у «Зенита» выиграли 4:0, а у «Жальгириса» — 7:0.
Первый круг финальной пульки завершили, деля со «Спартаком» второе — третье места и отставая от лидировавших московских динамовцев всего на три очка. Но довести дело до логичного конца на этом добротном уровне не удалось: опять не хватило сил у нашей молодежи, которая несколько выдохлась. И хотя мы дважды обыграли тбилисское «Динамо», на третье место, к «бронзе», проскочила именно эта команда, набрав в сумме на два очка больше, чем армейцы.
Я видел, где наши слабые места, в чем они проявляются. Нужно было прибавить в атлетизме, в физической подготовке (что, кстати, звучит парадоксально: армейцев до этого долгое время упрекали в избытке атлетизма и, наоборот, в слабости футбольного мышления). Были у меня интересные планы — и тактические, и по составу команды. Но осуществить их, вывести в третьем сезоне ЦСКА в призеры мне не дали. Генерал Филиппов решил, что с «топтанием на месте» пора кончать.
На следующий год команда Центрального спортивного клуба армии заняла в чемпионате страны седьмое место. Это произошло уже без меня. Больше всех мячей забил в сезоне 1963 года мой воспитанник Владимир Федотов — 8 голов. Но этого было мало. И вообще, армейцы в 38 матчах первенства сумели провести в ворота соперников всего 39 мячей. В среднем — почти один гол за игру, но если учесть, что шесть из них были забиты в одном матче «Пахтакору», покидавшему высшую лигу и не слишком старавшемуся сопротивляться ЦСКА, получится меньше гола за игру. И это — имея игроков атаки, которые забивали за год до того столько же, сколько забивали нападающие команд-призеров!
Весьма неприятно, будучи в расцвете лет и сил, «полным энергии, идей, впрямую касающихся любимого дела, оказаться в своеобразном вакууме, без команды, которой можно было бы предложить эти идеи. Меня не так-то легко выбить из седла, но настроение было, прямо скажу, препоганым.
В какой-то мере развеяло мое огорчение совершенно неожиданное предложение, исходившее от Вячеслава Ивановича Чернышева, который в то самое время возглавлял Центральное телевидение СССР. Он предложил мне стать… главным редактором главной редакции спортивных программ! Чернышев убеждал: «Спорт вы знаете. Написали книгу о футболе, следовательно, пером владеете. Общение с творческими людьми у вас постоянное. Испытайте свои силы, поработайте на телевидении. Может, дело пойдет».
Совсем не моя стезя, рассуждал я. Но жизненная ситуация сложилась так, что это был какой-то бодрящий выход. Стало вдруг интересно, появились даже замыслы, наверное не слишком профессиональные, но в спортивном отношении любопытные. Словом, я отважился «переквалифицироваться» в исполняющего обязанности главного редактора спортивных программ, предупредив предварительно Чернышева: «Как только мы с вами убедимся, что я занимаюсь не своим делом, немедленно освобожу этот гуманитарный пост».
Из тех, кого видит на экране в спортивных обозрениях зритель 1980-1990-х годов, тогда в редакции работал лишь один Георгий Саркисянц. Дел на меня навалилось прорва: просмотр отснятых сюжетов, работа с авторами, редактирование наиболее ответственных текстов (хотя бы со спортивной точки зрения). Очень часто некогда было пообедать, и я, мысленно усмехаясь, вспоминал многочасовые зимние тренировки в теннисном зале с четырьмя группами футболистов и «обед» из калорийной булочки и бутылки кефира. Слава богу, недолго, около полугода, пробыл я телевизионным главным редактором. Весной 1963 года возглавил сборную команду СССР, а о том, как она готовилась и как выступила на европейском первенстве, читатель уже знает.
«ЛЮДИ ИСКУССТВА ОСТАВИЛИ ЗАМЕТНЫЙ СЛЕД В МОЕЙ ЖИЗНИ»
Общение с людьми из мира искусства, творчества на протяжении многих лет, разумеется, не могло не повлиять на формирование моего мировоззрения, на воспитание профессионального отношения к делу, стремление расширять и углублять свои творческие поиски. Думаю, что можно без большого преувеличения назвать так и процесс тренерского ремесла.
— Константин Иванович, в книге Андрея Старостина «Флагман футбола», которую я здесь уже цитировал, есть еще один любопытнейший момент. Когда «Селекциона руса» участвовала в мексиканском «Торнео секстагоналы», вы со Старостиным вместе коротали свободное время. Он рассказывает об этом так:
«Вечера мы проводили в многочасовых беседах у него или у меня в номере. Между прочим, номера в гостинице обозначались не цифрами, а названиями американских штатов: я, например, жил в «Далласе», а Бесков — в «Нью-Йорке».
Бесков, как я уже говорил, педантично точен в соблюдении времени отъезда на тренировку или любого другого мероприятия, предусмотренного распорядком дня. Такой же неукоснительной дисциплины он требует от других. Но в наших с ним разговорах о футболе он был расточителен, причем безлимитно: порой мы засиживались до утра. Однако за десять минут до начала завтрака, неизменно выбритый, свежий, в отутюженном костюме, он появлялся в зале, проверял у врача готовность завтрака и справлялся о состоянии игроков на данное утро.
Константин Иванович открывался мне в наших беседах как фанатически влюбленный в футбол романтик. Нас сближали взгляды на игру как на своего рода искусство. Оба мы увлекались театром и были знакомы со многими его деятелями. Поэтому и представления о содержании игры и формам ее проявления у нас во многом совпадали как в частных, так и в главных направлениях. Он исповедует футбол атакующего, комбинационного содержания. Техническое мастерство и зрелую тактическую мысль ценит как качества первого порядка, без совершенного владения которыми зрелищного футбола не создашь».
Так позвольте узнать, Константин Иванович, с кем из деятелей искусства, литературы вы общались и общаетесь? С кем из них дружите — в полном смысле этого слова?
— О встречах с Игорем Александровичем Моисеевым, о знакомстве с Владимиром Аркадьевичем Канделаки я уже говорил. Доводилось общаться и с Анатолием Петровичем Кторовым, Рубеном Николаевичем Симоновым, Валентином Николаевичем Плучеком, Анатолием Дмитриевичем Папановым. О том, что я регулярно бывал одно время на спектаклях в Театре имени Ермоловой, встречался с актерами, вы уже знаете.
С Олегом Ефремовым хорошо знаком еще с той давней поры, когда он был актером Центрального детского театра. Там работала Елизавета Павловна, Лерина мама, благодаря ей и познакомились.
Мои друзья — драматург Леонид Зорин, артисты Владимир Этуш (он был еще студентом, когда мы встретились и обнаружили взаимную симпатию), Лев Дуров, Александр Михайлов. Много близких товарищей у меня в Малом театре, во МХАТе. С Михаилом Михайловичем Яншиным многократно общался и пользовался явным его расположением, хотя и не имел тогда никакого отношения к его любимому «Спартаку»…
— Яншин был великий болельщик! В 1965 году я взял у него интервью для «Недели» и в процессе беседы отметил про себя, что больше всего из моих вопросов его задел вопрос о футболистах и вообще спортсменах Художественного театра. Он сразу оживился и стал перечислять: «У нас Кедров был отличный центрхав, Кторов сверкал в нападении, Блинников — в защите (он и за «Кунцево» играл в обороне, такой был первоклассный костолом!)… Но меня, — продолжал Яншин, — в футбол играть не брали, класс не тот. Зато в волейболе я был игроком разыгрывающего плана, диспетчером. В команде у нас выступали Кедров, Станицыи, Ершов, Добронравов, Комиссаров, Лесли и Яншин. И вообще во МХАТе очень способные есть люди: Вербицкий — классный теннисист, Станицын — яхтсмен, директор театра Ушаков — велосипедист…»
— Михаил Михайлович был очень интересным собеседником. Например, он рассказывал, как Станиславский ему заметил: «Вам Яншин, нужно репетировать Гамлета. Вы никогда не будете его играть, но репетировать его вам необходимо, чтобы избавиться от милых яншинских интонаций, которые так нравятся публике и, что характерно, вам самому…» Михаил Михайлович спросил меня, бывает ли что-нибудь подобное в футболе. И я привел в пример Владимира Поликарпова, который был принят в ЦСКА как нападающий, а потом переквалифицировался в полузащитника, и Владимира Пономарева, тоже поначалу нападающего, которого я стал готовить для обороны. И Владимир Басалаев, дебютировав в московском «Динамо» как форвард, превратился вскоре в игрока обороны, в функции которого тоже входила атака из глубины своей половины поля по краю (то же самое впоследствии делал Владимир Сочнов в московском «Спартаке»). Дело в том, что все эти молодые люди не были чересчур яркими нападающими; у них имелись способности к игре в атаке, но что-то выдающееся не просматривалось. И я решил, что в защите, обязанные еще и атаковать, они проявят себя куда ярче и полезнее. И не ошибся. Одни были со временем приглашены в сборную, другие у себя в клубах выступали в новом амплуа на первых ролях. Правда, заметил я тогда Михаилу Михайловичу, в футболе трудно быть таким категоричным, как Станиславский: «Вы никогда не будете его играть…» Была, например, ситуация, когда полевой игрок Байков вынужден был встать в ворота вместо травмированного Льва Яшина и ухитрился почти целый тайм сохранить их в неприкосновенности! А ведь у тренеров были все основания сказать Байкову: «Вы никогда не сможете заменить Яшина».
Яншин расспрашивал меня о всяких психологических ситуациях на футбольном поле, необычных поворотах игры, казусах. И сам щедро делился всем, что знал. Его истории волновали или до слез смешили. Вот, к примеру, два рассказанных им эпизода. Оба им услышаны от Владимира Ивановича Немировича-Данченко.
Немирович приехал в конце XIX века в Париж и по утрам стал прогуливаться возле дворца Тюильри в обществе графини Паниной. Им регулярно попадался навстречу пожилой господин в сером сюртуке и сером цилиндре. Этот господин каждый раз очень вежливо снимал цилиндр и кланялся Паниной, и она каждый раз не отвечала на поклон. «Почему вы так неприветливы по отношению к этому месье?» — спросил Немирович-Данченко. Панина ответила резким тоном: «Я никогда не стану с ним здороваться! Это — Дантес!»
Однажды Владимир Иванович в областном городе пошел в местную оперу на балет «Пламя Парижа». Рядом с ним в партере сел старик с окладистой бородой, одетый так, как одеваются деревенские старейшины, отправляясь в город. Глядя балетный спектакль, сосед обратился к Немировичу-Данченко с вопросом: «Когда петь-то начнут?» — «Это балет, — суховато ответил Владимир Иванович, — в балете не поют».
И тут по оригинальному замыслу постановщика на сцене запели «Карманьолу». Сосед сказал Немировичу-Данченко с иронией: «А ты, дед, видать, первый раз в театре…»
Яншин говорил, что атмосфера спортивных кулис напоминает ему изнанку театра в день премьеры. «Как раз на стадионе я понял, — сказал однажды Яншин, — что как из футболиста-индивидуалиста не получится хорошего тренера, так из актера-эгоиста не выйдет настоящего режиссера. А что такое актер-эгоист или футболист-одиночка? Станиславский говорил нам: «Я верю, что вы можете сыграть эту роль гораздо ярче и сильнее — ради роли и себя; но не делайте этого — ради всего спектакля!» Исполнитель, не способный этому подчиниться, и есть одиночка».
Михаил Михайлович был ведь еще и жокеем. Да-да, настоящим жокеем на ипподроме! Я видел довоенный снимок: он в жокейском костюме, держит лошадь под уздцы. Семь раз участвовал Яншин в ответственных заездах, четыре раза завоевывал первые места, два раза — вторые. Поразительно многообразный талант!
Вникая в работу актеров на сцене, я чувствовал, какой труд они затратили, чтобы из зала в час спектакля все выглядело легко и прекрасно. Нередко советовал футболистам сходить на ту или иную постановку. Правда, я не сторонник культпоходов в театр всей командой: ребята и без того друг другу достаточно надоедают за время сборов и поездок. Пусть каждый ходит в театр с женой, со знакомой девушкой, если не женат, или в одиночку, тогда и воспринят спектакль будет иначе, чем когда все словно опять на собрании…
— Один ваш контакт с Малым театром, Константин Иванович, я имел удовольствие наблюдать. Шло чествование московского «Спартака» в связи с его победой в чемпионате СССР 1979 года. На сцену вышли студенты Театрального училища имени Щепкина и с ними их профессор, народный артист СССР Виктор Иванович Коршунов…
— Тоже, кстати, один из моих очень хороших знакомых.
— Не сомневаюсь. Студенты-щепкинцы стали петь куплеты, каждый из которых заканчивался рефреном: «Спартак» — это да! Остальное…» или «Костя Бесков — это да! Остальное…» Виктор Иванович каждый раз предотвращал произнесение последнего слова — «ерунда!», которого ждал и даже договаривал вполголоса полный болельщиками зал. В мягкой, подчеркнуто назидательной манере профессор Коршунов заканчивал очередную студенческую эскападу примиряющим: «Остальное тоже все очень хорошо, товарищи!» Вспомним, это произносилось в конце 1979 года, в пору беспрерывных победных рапортов об успехах на всех направлениях народного хозяйства и международной политики. Воспринималось собравшимися с юмором и сарказмом — ни в коем случае не по отношению к «Спартаку» или к вам.
— Да, забавный был капустник.
— А потом Валентин Гафт преподнес команде «пакет» своих изящных язвительных эпиграмм. Я сумел запомнить посвященную Сергею Шавло:
Бег — ну, как у иноходца!
Он соперникам назло
обведет их всех, прорвется,
по воротам промахнется, —
напугает всех Шавло!
И все же из поэтических оценок лично вашего футбольного творчества наиболее глубокая, согласитесь, прозаическая, высказанная Евгением Евтушенко: «Константин Бесков — игрок редкой культуры обработки мяча, король видения поля, безупречно дисциплинированный. Только однажды на моей памяти он сорвался. После свистка Латышева, замечательного судьи тех времен, зафиксировавшего офсайд, Бесков запулил мяч в аут. Латышев подбежал к нему и властно показал рукой на мяч. Бесков нашел в себе мужество беспрекословно повиноваться, понуро пошел за мячом и отдал его повинными руками противнику. Это был один из самых лучших рейдов Бескова — прорыв из допущенной бестактности в ее исправление».
— Мы периодически встречаемся с Евгением Евтушенко. У меня самые добрые отношения с Виктором Розовым, Яковом Костюковским. Давняя дружба у нас с композитором Модестом Табачниковым, с Александрой Пахмутовой и Николаем Добронравовым, с обаятельнейшим знатоком футбола актером Театра сатиры Георгием Павловичем Менглетом. А с Юрием Любимовым, между прочим, знаком еще с тех времен, когда он вместе с артистом Леонидом Князевым, году этак в сорок четвертом, был штатным ведущим программ в ансамбле пограничников!.. А Игорь Кио, известный иллюзионист? Он ведь у меня в футбольной школе занимался. Для всех Игорь Кио — маг и волшебник цирка, а для меня, как было написано в его характеристике, «очень способный нападающий, умно действующий и результативный». Увы, родители Игоря Кио настояли, чтобы перспективнейший форвард ушел из футбольной школы. Очень жаль. Большой спорт потерял, возможно, подлинную футбольную звезду.
— Мне тоже жаль. Стал бы сначала футбольной звездой, а когда повесил бутсы на гвоздь — пожалуйста, иди распиливай пополам ассистенток…
— Вы упрощаете. Искусство иллюзиониста…
— И все-таки, Константин Иванович, искусство футбола нам с вами, наверное,
неизмеримо ближе. И в данном аспекте возникает, по крайней мере у меня, один недоуменный вопрос. Вы говорили, что музыкальный фильм или спектакль, кинокартина с альковными сценами действуют на команду размягчающе — веселят или волнуют, но не мобилизуют. А мы все читали в прессе, что, к примеру, на чемпионат мира 1982 года в Испанию руководимая вами сборная команда СССР поехала в сопровождении артистической бригады: там были юмористы, певцы, кто-то еще «не мобилизующий». Как же так, Константин Иванович, для чего на ответственных соревнованиях всякие шутники и шансонье?
— Артистов мы просим встречаться с командой только в то время, когда игрокам нужно избавиться от напряжения сыгранного матча, успокоиться, отдохнуть душой. В этом деле помощь шутников, как вы изволили выразиться, и шансонье неоценима. Однако накануне ответственной игры, самое меньшее — за день до нее, все вокалы, пародии и скетчи прекращаются, настрою на трудную спортивную борьбу способствуют иные впечатления.
Люди искусства оставили заметный след в моей жизни. Я благодарен судьбе, подарившей мне дружбу с замечательными мастерами театра, кино, с музыкантами, художниками. И конечно, в воспитании человека, а если говорить о моей специальности — футболиста, роль искусства переоценить трудно.
«ЗАРЯ», 1965
Летом 1964 года, после печальной памяти заседания президиума Федерации футбола, после несправедливого разбора выступлений сборной, Андрей Петрович Старостин попросил меня помочь луганской команде «Заря»; а его, в свою очередь, просили об этом руководители «Зари» и луганского электровозостроительного завода — базового предприятия этой футбольной команды. Надо было помочь команде выйти из застоя, в котором она пребывала.
Читатель может спросить: не слишком ли, однако, широка амплитуда — с поста старшего тренера национальной сборной, выигравшей серебряные медали континента, на место спасателя слабой команды второго эшелона?
Амплитуда широка, и «Заря», когда начался сезон 1965 года, стартовала в нем, занимая двадцать первую строчку в турнирной таблице. Двадцать первую, а всего в соревнованиях участвовало тридцать команд. И мне предстояло вывести «Зарю» в авангард этой лиги.
Поинтересовался, на какой срок меня ангажируют. «Сами определите», — ответил Андрей Старостин. Для меня речь могла идти максимум об одном сезоне, а для команды — минимум об одном. «На один сезон», — сказал я. «Что ж, — согласился Старостин, — на один так на один».
Приезжаю в Луганск, меня очень доброжелательно встречают — и руководители областного спорта, и товарищи с электровозостроительного завода, и команда. Дают карт-бланш — полное доверие: делайте, Константин Иванович, все, что считаете нужным. Ну а футболисты смотрят такими глазами, словно я сейчас начну изрекать великие истины…
Знакомлюсь постепенно с игроками и в личностном плане, и в профессиональном. Решаю работать с теми, которые есть в составе. Единственный новобранец — верный ученик Кирилл Доронин. Сам приехал за мной в Луганск: я, говорит, хочу продолжить учебу в университете Бескова.
Если взять справочник-календарь чемпионата СССР первой лиги на 1965 год и сравнить его с таким же справочником 1964 года, можно увидеть одни и те же фамилии. Я никому не указывал на дверь, не советовал поискать другой коллектив. А теперь заглянем вперед, в состав 1966 года. Тогда меня уже не было в «Заре» и она завоевала право играть в высшей лиге. И снова — те же фамилии (плюс несколько новичков, которых добавил к наигранному мной составу сменивший меня Евгений Горянский).
Начал я с того, что объяснил луганским футболистам: их тренировки нуждаются в интенсификации. Должно быть, например, не одно, а два занятия в день, полноценных, с серьезными нагрузками.
Мою программу футболисты приняли без колебаний, даже с энтузиазмом. Еще была зима, самое начало 1965-го, мы занимались в зале — дважды в день. Нагрузки все возрастали, но никто не роптал.
Я попробовал внедрить новинку (для игроков «Зари» совсем непривычную): занятия под мажорную ритмическую музыку. Понравилось. Ребята задвигались веселее, тренировки стали проходить как маленькие праздники.
Разделил команду на две группы (диктовалось это опять же размерами спортивного зала, которым мы располагали, но не только размерами). После первых занятий определил: группа из десяти полевых игроков и двух голкиперов наигрывается как основной состав с зимы, чтобы в результате применения целенаправленного комплекса упражнений достигнуть взаимопонимания во всех звеньях, а затем и во всех действиях. Обиженных не было, тем более что я предупредил: в ведущую группу дорога никому не заказана, все зависит от физического состояния игрока и уровня его мастерства.
Тут я в общем-то не рисковал: максимум один-два футболиста могли, по моим наблюдениям, перейти в авангардную группу из резервной. И, пожалуйста, пусть переходят. Пусть даже отвоевывают места в основном составе — только заслуженно! А пока наигрываем первую группу. Нагрузки, повышение технического уровня. Выполнение все более сложных приемов ведения мяча на повышающихся скоростях. Работа с мячом в «квадрате», в круге, трое на трое, четверо на четверо, пятеро на пятеро, с нейтральным игроком и без него. Быстрее! Быстрее! Точнее! Четче! Еще быстрее!
Это очень тяжелая физическая работа. Изо дня в день, утром и вечером, с повышающимися требованиями. Я и сам активно участвовал во всех упражнениях, что не могло не подстегнуть футболистов: если сорокачетырехлетний тренер выдерживает такую карусель, стыдно двадцатилетним отставать и уставать. Нужно отдать должное игрокам «Зари» и вообще всем луганцам, с которыми я общался: мне верили и помогали чем могли, а футболисты выполняли задания «через не могу».
Неловко давать оценки своей собственной работе. Но в первом круге турнира мы заняли первое место (это после двадцать первого!), и в газете «Известия» от 8 июля 1965 года в спортивном обозрении А. Вита «Запас большого футбола» нам была посвящена заметная тирада: «Лидер второй подгруппы луганская «Заря» — в своем роде уникальная команда. В течение первого круга она была единственной не только во второй подгруппе, но и среди всех 49 команд класса «А», не знавшей поражений. Команда набрала рекордное количество очков. Луганцы — в числе сильнейших по забитым мячам и меньше всех пропустили. Это уравновешенная команда, гармонично сочетающая игру в обороне и нападении. Она создана из рядового коллектива усилиями нынешнего тренера Константина Бескова. «Заря» — не команда звезд, но по пути к тому, чтобы стать командой-звездой».
У нас в «Заре» были полузащитники Сергей Шкляр и Валерий Галустов, которые, перемещаясь по заранее обговоренным «трассам», могли в любой момент ворваться в штрафную площадь соперников и нанести удар. Центральный нападающий Владислав Проданец «блуждал» вдоль линии штрафной площади параллельно воротам противника, уводя с собой в стороны защитников, которым были хорошо известны его бомбардирские возможности, и освобождая зоны атаки для полузащитников. Сергей Шкляр и Валерий Галустов забили в сезоне 1965 года соответственно десять и одиннадцать мячей каждый.
По глазам, по мимолетным взглядам я мог понять: луганским футболистам интересно все, что мы сообща предпринимаем. Была у них и доля необходимого для дела честолюбия, чтобы мечтать о движении «вперед и вверх». Ребята не были избалованы успехом и жаждали его. В целом они соответствовали понятию «спортсмен». Значит, толк будет!
И толк вышел. Правда, мы не прорвались с первой пот пытки в высшую лигу, но в следующем сезоне «Заря» стартовала асе же с третьего места, а не с двадцать первого. И по итогам сезона 1966 года вышла в высшую лигу. С удовольствием и просто-таки отеческой гордостью прочитал я тогда сообщение в газетах: позолоченные медали и свидетельства о победе в чемпионате СССР по второй подгруппе класса «А» вручены В. Галустову, Л. Клюеву, А. Шульженко, А. Журавлеву, В. Глухареву, Ю. Ращупкину, В. Першину, В. Проданцу, И. Балабе, К. Доронину, С. Шкляру и другим — тем, кого я тренировал в «Заре» и кого принял сменивший меня Евгений Горянский. Причем большинству из них, тем, которые были перворазрядниками, присвоены за эту победу звания мастеров спорта СССР.
А в 1972 году под руководством старшего тренера Германа Зонина «Заря» выиграла первенство страны в высшей лиге. В ее составе из тех игроков, с которыми я работал, оставались лишь Александр Журавлев, избранный капитаном, и Анатолий Шульженко. А Валерий Галустов и Владислав Глухарев работали тренерами «Зари», помогали Герману Зонину.
Расставались мы с «Зарей» очень и очень по-доброму. Руководство клуба и электровозостроительного завода предлагало мне продлить сотрудничество. Но уговор был только на один сезон, меня тянуло домой, в Москву.
Хорошие, ничем не омраченные воспоминания остались у меня о работе с луганской «Зарей».
Как поется в популярной песне, «ничто на земле не проходит бесследно». Опыт, обретенный в первой лиге, очень пригодился через десять с лишком лет, когда меня попросили выручить московский «Спартак», потерпевший крушение в чемпионате страны 1976 года. Безусловно, десятилетие — большой срок в современном футболе даже для второго эшелона. Игра меняется, и новые веяния доходят и до первой лиги; но общая атмосфера здесь к середине семидесятых годов осталась, на мой взгляд, такой же, какой была к середине шестидесятых.
Оказавшись вновь в Москве, я получил новое предложение: руководство Министерства путей сообщения просило принять столичный «Локомотив», который возвратился в высшую лигу и должен был стартовать в первенстве страны 1966 года с пятнадцатого места.
Совсем не хочется вспоминать об этом периоде моей жизни в футболе. Непоследовательность и бесцеремонность железнодорожных командующих привели к тому, что продолжить работу с «Локомотивом» не удалось, начатый процесс обновления команды был прерван. Михаил Гершкович в своих заметках под рубрикой «Оглянись, уходя», напечатанных в еженедельнике «Футбол — Хоккей» в середине восьмидесятых годов, кратко изложил суть очередной некрасивой истории:
«Бесков собрал в «Локомотиве» в тот период молодых футболистов и перестраивал игру команды на новый лад. Ему, к сожалению, не дали закончить дело: очков у нас поначалу было мало, и недальновидные руководители предложили ему подать заявление об освобождении от работы «по собственному желанию».
А ребята в «Локомотиве» подбирались интересные. Двое из них, Михаил Гершкович и Владимир Козлов, впоследствии выступали в сборной команде страны, стали признанными бомбардирами. Володя Козлов позднее пришел в московское «Динамо», которое я тренировал, и сделался одним из лидеров команды. Да, «Локомотив» не раз страдал по прихоти своих шефов…
Тем временем в моем родном «Динамо» происходили свои катаклизмы. До мая 1965 года команду возглавлял Александр Пономарев, с мая — Вячеслав Соловьев. Обидный проигрыш московскому «Торпедо» — в результате грубейших ошибок судьи — положил начало кризису. Финиш сезона был успешнее, в итоге динамовцы заняли пятое место. В следующем сезоне они слабо стартовали, после первых пяти туров — всего четыре очка. Полоса поражений — 0:2 от киевского «Динамо», 0:2 в Куйбышеве от местных «Крылышек», 0:4 от московского «Торпедо» (и во втором круге от него же 0:2) — отбросила команду вниз. Она заняла восьмое место в чемпионате СССР, отстав от победителей первенства, киевских динамовцев, на 18 (!) очков, а от бронзовых призеров — на 7 очков.
Центральный и московский городской советы общества «Динамо» приняли решение изменить положение в команде. Место старшего тренера было предложено мне. После некоторых раздумий согласился на новое назначение, с января 1967 года принял команду, в которой вырос как игрок, и горячо взялся за дело.
МОСКОВСКОЕ «ДИНАМО», 1967-1972
Прежде всего мы сообща, командой, проанализировали ход обоих предшествовавших сезонов — каждый шаг коллектива, каждый матч, стараясь определить: чем же были вызваны неудачи? Когда были названы причины, я на общем собрании коллектива заявил: «Вы способны на большее!»
Позднее, на финише сезона 1967 года, меня часто спрашивали: «Каков ваш рецепт успеха? Раскройте тайну!» Я отвечал и сейчас ответил бы: рецептов, как стать чемпионом или призером, нет и быть не может. Не существует никаких таких тайн. Подобная постановка вопроса наивна и напоминает американский самоучитель-бестселлер «Как стать богатым».
Хотя тайн у тренеров в сущности нет, но это не означает, что их нет у футбола. Лишь глубоко проникнув в эти тайны игры и поставив их на службу своей команде, можно добиваться высоких результатов.
Вот одна из таких тайн футбола: не следует игроков подгонять под схему, умозрительно сложившуюся в воображении тренера. Схему нужно подбирать применительно к способностям и возможностям игроков команды — конечно, в соответствии с развитием футбола на данном этапе. Так, в сезоне 1967 года нашему «Динамо» доводилось встречаться с соперниками, применявшими такие системы: 4+3+3, 1+3+3+3, 4+1+3+2, 3+2+3+2, 1+3+2+4 и их варианты. Пусть не пугают эти нагромождения цифр читателя. Они свидетельствуют о том, что наши тренеры, с учетом имеющихся у них исполнителей, избирали системы с двумя, тремя или четырьмя нападающими, с четвертым или пятым свободным защитником, играющим либо позади других футболистов оборонительной линии, либо впереди них.
Но поиск должен вестись не в одном лишь направлении — тактике. Тактическое разнообразие не восполнит недостаток талантов. Следовательно, тренер должен воспитывать универсальных мастеров, искать исполнителей на те или иные места.
В самом начале сезона 1967 года мы выиграли турнир «Подснежник», организованный газетой «Советский спорт». Замечу, в финальном матче этого турнира победу над кутаисским «Торпедо» одержал… наш дублирующий состав, потому что основной в это время находился за рубежом.
21 марта мы выиграли у французской команды «Олимпик» (Марсель) со счетом 2:0, голы забили Геннадий Еврюжихин и Игорь Численко. 25 мая принимали в Москве бразильскую «Фламенго» и снова выиграли — 3:1, два гола на счету Г. Еврюжихина, один гол забил Юрий Вшивцев. А всего в тринадцати матчах с представителями стран, где футбол достаточно развит, динамовцы одержали одиннадцать побед, одну встречу сыграли вничью — с эквадорской командой «Барселона» в городе Гуаякиле и лишь одну проиграли — колумбийской команде «Депортиво» — 0:1, но это уже в декабре, когда команда бело-голубых стала серебряным призером чемпионата СССР и обладателем Кубка страны.
Среди тех, кого мы одолели на международной арене, были «Королевский клуб Брюгге» (Бельгия), сборная вооруженных сил Марокко, «Мец», парижский «Ред стар» и «Газэлек» (Аяччо), причем парижан разгромили со счетом 4:0, а «Газэлек» — 8:2. За четыре дня, с 25 по 29 октября, — три победы во Франции.
Но сначала предлагаю проследить весенний путь команды в чемпионате страны. Турнир мы начали тремя победами подряд. Одна из них была особенно ценной: обыграли тогдашнего и будущего чемпиона СССР киевское «Динамо» — 3:2. В то время, когда киевляне уверенно шли от одной победы и Другой, это было непросто сделать. Первое поражение динамовцы Москвы потерпели только в пятнадцатом туре — от тбилисского «Динамо» (0:1). Однако первый круг завершили лидерами турнира. Настроение у ребят было превосходное, они поверили в то, что способны на большее, как было сказано на первом общем собрании команды в начале года.
Лидировали мы и во втором круге. Лишь в тридцать первом туре, в матче с минскими одноклубниками, нас постигла неудача. После нее возник этот маленький перерыв, заполненный отличным турне по Франции.
И вот один из парадоксов футбола: это победоносное турне сослужило нам дурную службу. Такие «прогулки» расслабляют игроков психологически, и те начинают верить в свою непобедимость, исключительность. И без того шли в чемпионате, как говорится, «на ура». А тут еще восемь мячей в ворота довольно крепкой европейской команды, четыре мяча — в ворота просто одной из лучших команд Франции. Было от чего закружиться молодым головам…
По возвращении из Галлии мы проиграли… «Заре», дебютанту высшей лиги, 0:1. Финиш получился у нас смазанным, первое место заняли киевляне. Хотя то был их «звездный час», разгар трехлетнего чемпионского цикла, московское «Динамо» в шестьдесят седьмом году все-таки отняло у украинских одноклубников три очка из четырех и вполне обоснованно претендовало на золотые медали. Мы забили больше всех мячей в чемпионате — 55. В список 33 лучших футболистов страны были включены наши Л. Яшин, В. Аничкин и В. Зыков, Г. Гусаров и В. Маслов, Г. Еврюжихин, И. Численко и Б. Кох (перешедший затем в «Локомотив»). Годом раньше в аналогичном списке было лишь трое московских динамовцев: Л. Яшин, В. Аничкин и И. Численко.
Интересно сыграла в сезоне 1967 года наша средняя линия. В атаке, начиная со второго круга, проявил себя талантливый новичок Владимир Козлов, центральный нападающий (я приметил его еще учившимся в школе ЦСКА: его явно не собирались зачислять в армейскую команду, и я пригласил Владимира еще в «Локомотив», а теперь он пришел за мной в «Динамо»). Удачно сыграл в центре атаки и Юрий Вшивцев, забив 12 мячей.
Нередко мы применяли схему 4+3+3. В отдельных матчах справа действовал Численко, в центре два нападающих в связке, а левый фланг оставался без форварда, и там получали простор игроки нашей средней линии. Применяемая от случая к случаю эта система брала противников врасплох.
И был у нас в том сезоне еще один крупный успех: победа в розыгрыше Кубка СССР.
Я предложил коллективу такой вариант: нужно уводить Владимира Капличного, одного из двух центральных защитников ЦСКА, из его зоны. Пусть там, в центре обороны армейцев, остается один Альберт Шестернев: он превосходный стержень защиты, но у него навыки свободного обороняющегося, и когда перед ним юркие и хитроумные Численко и Вшивцев, у которых большая стартовая скорость, ему хуже дается отбор мяча. Кстати, восполнив со временем этот пробел, Шестернев сделался одним из лучших центральных защитников мира. Искусные дриблеры Игорь Численко и Юрий Вшивцев могли уверенно идти на обводку, как только Капличный оставлял свою зону. Игра закончилась со счетом 3:0. Кубок — наш!… Футболисты ЦСКА предпринимали отчаянные попытки изменить ход поединка, хотя бы забить гол престижа, и моменты у них были подходящие, но реализовать их так и не удалось.
— Константин Иванович, на следующий день после выигрыша Кубка СССР динамовцами, которые, как принято говорить у болельщиков, «положили в хрустальную вазу серебряные медали первенства», я, если помните, впервые оказался у вас дома, на Садово-Триумфальной, и взял интервью, которое отражало тогдашнее ваше настроение и было напечатано в ноябре 1967 года в «Неделе». Напомню тот диалог, правда с незначительными сокращениями.
ИНТЕРВЬЮ НА ФИНИШЕ СЕЗОНА-67
— Как вы, Константин Иванович, расцениваете нынешнее место своей команды в итоговой турнирной таблице чемпионата СССР? Не считаете ли, что из-за досадных обстоятельств упустили первое место?
— Да нет, все справедливо. Кубок все-таки намного легче выиграть, чем первенство страны: на пути к Кубку всего шесть матчей, на пути к высшей ступени пьедестала почета в нынешнем первенстве — тридцать шесть. У нас довольно часто забирали игроков в сборную команду. Забирали, естественно, лучших, а подготовить им эквивалентную замену за один сезон я практически не успевал. Поэтому мы и выступили несколько слабее киевлян, у которых уже не один год состав стабилен и гибок. Но расстраиваться по этому поводу не вижу причин: мы в сезоне 1967 года выиграли и приз «Подснежник», и серебряные медали, и Кубок СССР. Согласитесь, неплохой урожай даже с точки зрения самого привередливого почитателя «Динамо».
— Чего вы еще не достигли в своей жизни, не совершили?
— Ну, много чего! (Смеется.) Еще не создал высококлассную команду, от игры которой получали бы удовольствие, даже наслаждение болельщики команд-соперниц… Еще не добился того, чтобы московское «Динамо» сделало «квартет»: выиграло первенство и Кубок страны, Кубок европейских чемпионов и Межконтинентальный кубок. (Смеется.) Как видите, ориентиров впереди сколько угодно, только дерзай.
— Каково ваше отношение к командам-соперницам?
— Самое товарищеское и сердечное, если иметь в виду те команды, которые строят свою игру по-спортивному, без преднамеренной грубости.
— Какое качество отличаете вы в характере человека?
— Деловитость, целеустремленность. Способность без остатка отдать себя делу.
— Как вы обычно чувствуете себя перед ответственным состязанием, о чем думаете?
— В такие невероятно напряженные дни, как перед финалом Кубка Европы 1964 года и финалом нынешнего розыгрыша Кубка СССР, заполненные от полуночи до полуночи заботами и хлопотами, вновь и вновь мысленно перебираю своих игроков и игроков соперника; обдумываю все, что касается плана действий, тактики, отдыха, самочувствия, питания, настроения каждого своего футболиста. Помимо того, не упускаю из внимания и их внешний вид, и зрителей, судей, и погоду, и состояние поля. В общем, словно мамаша одиннадцати невест перед смотринами..:
— Константин Иванович, поделитесь вашим мнением о современном футболе.
— Считаю, что сейчас возможности футбола — нынешнего, с разнообразием тактических схем, технических приемов, физических возможностей игроков, — раскрыты не более чем наполовину. И внешний эффект этого зрелища, этого, я убежден, искусства, может быть неизмеримо большим. Полагаю, с течением времени футбол будет становиться все совершеннее и интереснее.
— Каково ваше представление о счастье? И о несчастье?
— Счастье — вложив в хорошее и полезное людям дело много сил, душевных и физических, достигнуть высшего результата. Несчастье — это когда злополучные обстоятельства, несправедливость, какие-то еще сопутствующие факторы лишают человека возможности трудиться в полную силу, раскрывать свои творческие способности и доводить до конца плодотворную идею.
— А что лично для вас означает понятие «болельщик», иначе говоря, «любитель футбола»?
— Человек, который так увлечен этим видом спорта, что помнит большинство матчей лучше, чем сами их участники. Он очень эмоционален и поэтому не прочь поучить футболу футболистов и футбольных тренеров. Готов говорить о футболе днем и ночью. Отношусь к болельщику (любой команды) в целом позитивно, с его мнением в общем-то считаюсь.
— Позвольте вопрос, как говорится, из другой оперы. Из области вокала. Какой звук вам наиболее приятен?
— Пожалуй, голос низкого тембра.
— А какие мелодии?
— Люблю песни Соловьева-Седова. И вообще хорошие, мелодичные песни, мотив которых запоминается. Например, наши песни военных лет — Табачникова, Фрадкина, Фатьянова, Мокроусова, Покрасса. Русские народные, особенно в исполнении Лидии Руслановой и Людмилы Зыкиной. Это вовсе не означает, что я не ценю музыкальную классику; но не стану кривить душой, основные мои симпатии в этом плане — песенные.
— Теперь скажите о живописи.
— Предпочитаю пейзажи. Прежде всего — Левитана. Но и других художников, которые отличались необычным, проницательным видением русской природы.
— Любимые ваши писатели?
— В детстве и юности — Николай Островский. Он остался и по сей день. Но с возрастом вкусы меняются, поэтому теперь предпочитаю Льва Толстого, Тургенева, Достоевского.
— Раз уж зашла речь о литературе, что именно вы сегодня, 9 ноября 1967 года, читаете?
— Знаете, последнее время (а это было время самых ответственных и тяжелых матчей) удавалось читать только специальную литературу. Ну, может быть, еще такую, из которой можно что-либо почерпнуть для тренерской работы, футбольной методики. Например, книги режиссеров — Станиславского, Товстоногова, Акимова. Книги по хореографии (пластика, точность движений, зрелищность; репетиции — те же тренировки; но эта тема особого разговора).
— Ваше отношение к науке и технике, к технике в широком смысле, не только футбольной?
— С наукой я в определенной степени соприкасаюсь: с физиологией, медициной, психологией, философией — конечно, применительно к футболу. Вообще же искренне восхищаюсь людьми науки и техники и по-доброму завидую тем, кто, к примеру, за миллионы километров посылает космический аппарат и попадает точно на Венеру. А мы иной раз с одиннадцати метров в ворота не попадаем…
— У вас есть увлечение, то, что называется хобби?
— Неравнодушен к птицам, рыбкам, всяческим зверюшкам. Ни одной выставки собак стараюсь не пропускать. Сейчас у нас, как видите, две собачки, карликовые пинчеры Янечка и Манечка. Кидаю им шарик для настольного тенниса, и они его гоняют совсем как футболисты!
— Нельзя ли вспомнить какой-либо смешной эпизод из вашей жизни футболиста?
— Отчего же, попробую. Однажды мы с Сергеем Сальниковым заночевали на даче в Снегирях. А на утро была назначена тренировка. Встали, позавтракали — и спохватились! Опаздывать нельзя ни в коем случае… Выбежали на шоссе, стали «голосовать». Тормозит возле нас грузовик, водитель предлагает забраться в кузов и, как только мы оказались в кузове, берет чуть ли не с места третью скорость. Мчались мы без единой остановки. А надо сказать, накануне в этом самом кузове он перевозил цемент. Мы с Сальниковым «импозантно» выглядели, доехав до стадиона…
— У вас есть любимый цвет, Константин Иванович?
— А как же! Белый. Но непременно в сочетании с голубым. Динамовские цвета.
— У вас есть тайные замыслы, которые направлены на то, чтобы преподнести сюрприз очередному противнику?
— Наверняка ждете от меня ответ пооригинальнее. Что ж, пойду вам навстречу. Перед ответственным матчем ловлю себя на мысли, что рассуждаю почти как кардинал Ришелье: если бы моя шляпа могла знать мои замыслы, я ее… ну не сжег бы в камине, как он, но носить не стал бы.
* * *
Завершив футбольный сезон 1967 года у себя дома, мы, взбодренные успехами, отправились в турне по Латинской Америке.
Лима, столица Перу, команда «Альянса» — 1:0 в нашу пользу. Перелетаем в Колумбию: столица Богота, клуб «Мильонарис» — 1:0 в нашу пользу. Затем город Бараикилья, команда «Хуниорс» — выигрываем 2:1. Дальше — Венесуэла, город Каракас, сборная столичных клубов — 3:0 в нашу пользу. Эквадор, город Гуаякиль, команда «Барселона» — 0:0. И только колумбийский «Депортиво», как я уже отметил, сумел одолеть нас с минимальным счетом. В целом турне подтвердило, что наши тактические концепции были вполне в духе времени и порой даже опережали иностранные системы. Любители футбола увидели, что московские динамовцы конца шестидесятых годов способны обыгрывать сильные зарубежные клубы.
Вот таким светлым и творческим стал для меня этот незабываемый 1967-й. В том году Федерация футбола СССР учредила приз имени 50-летия Советского государства; по Положению он вручался команде за лучшие результаты в подготовке молодых футболистов, хорошую организацию учебно-тренировочной и воспитательной работы, успешные выступления на всесоюзных и международных соревнованиях. Этот приз достался нам.
Получили мы и приз «За волю к победе», выиграв больше всех матчей, в которых соперники открывали счет. 55 забитых нами мячей принесли команде приз имени Григория Федотова. Добавим сюда и приз «Агрессивному гостю» — в играх на выезде динамовцы набрали 26 очков.
Игорь Численко стал лучшим бомбардиром Европы среди игроков национальных сборных, забив в матчах за сборную СССР десять мячей.
В 1967 году в команде появились талантливые новички Владимир Долбоносов, Владимир Ларин, Владимир Козлов, Борис Леонов; вернулся в команду Георгий Рябов.
В конце этого сезона мне было присвоено звание заслуженного тренера СССР.
О следующем этапе жизни нашей команды Лев Иванович Филатов в книге «Ищи борьбу всюду» написал критически:
«Едва ли не самыми большими неожиданностями чемпионатов 1968 и 1969 годов стали неудачи московского «Динамо». Я не взялся бы в двух словах найти объяснение этим малопривлекательным сенсациям. Но твердо убежден, что среди других должна быть упомянута вот такая причина. Динамовцы, прожив весь сезон 1967 года в прекрасном настроении, испытывая большой подъем духа, своею бодростью, если хотите, веселостью удачно компенсировали некоторые недостатки своей игры, отсутствие того качества, которое мы привычно именуем «высоким классом». Считалось, что, завоевав серебряные медали первенства и Кубок СССР, «Динамо» взяло своеобразный аванс после нескольких неудачных сезонов, а лотом этот аванс отработает, будет совершенствовать свою игру, свой футбольный класс. Однако динамовцам, как видно, показалось, что призы и награды их вполне достоверно характеризуют, что им нетрудно будет шагать по дороге следующего чемпионата.
Попробовали играть спокойно, «на классе». Не вышло, начали проигрывать. И растерялись. Они бы рады вновь обрести свое прошлогоднее состояние, а оно ушло, забыто, вместо него одни тревоги и опасения, оглядка на собственные ворота.
Спустя год это повторилось. Проведя зимой удачное заграничное турне (десять матчей без единого поражения), динамовцы вновь решили, что им никто не страшен. Как мне рассказывал их тренер Константин Бесков, они выходили на первые матчи чемпионата, асом своим видом заявляя соперникам: «Мы — динамовцы, сдавайтесь!» И снова серия невосполнимых поражений… Когда мы пользуемся одним-единственным мерилом — «был или не был проявлен энтузиазм», то упрощаем сложнейшую проблему соотношения и взаимозависимости игры и человеческого духа: В проблеме этой, пока еще далекой от разрешения, и скрываются, надо полагать, многие резервы спортивного прогресса».
…Такой взгляд со стороны и анализ в немалой степени объективны. Упреки в излишней самоуверенности наших молодых футболистов во многом справедливы. Но, при всем моем глубочайшем уважении к знаниям и таланту Льва Ивановича Филатова, нахожу в его оценках излишнюю взыскательность. Поясню.
Второй раз подряд мы в ходе предсезонной подготовки выиграли приз «Подснежник». Затем в первых трех турах чемпионата страны набрали четыре очка. Последовало обидное поражение от «Спартака» — 1:2; грубейшие ошибки допустил наш вратарь Александр Ракитский, что было отмечено во всех отчетах об этом матче. Конечно, заметно ощущалось отсутствие травмированного Льва Яшина, травмирован был и защитник Валерий Зыков, вносивший стройность и надежность в ряды нашей обороны. Призванные в сборную СССР Игорь Численко и Виктор Аничкин получили в играх сборной травмы и тоже не выступали. Голкиперы, дублеры Яшина, осознавая, что основной вратарь не скоро займет свое место и даст им передышку, нервничали, ошибались, и это стоило нам очков.
Одно дело — принимать на московском поле сборную команду Центральноафриканской Республики (25 мая 1968 года мы победили этот неопытный коллектив с «неприличным» счетом 12:0). И совсем другое — состязаться с тогдашними и будущими чемпионами страны киевскими динамовцами, с претендовавшим на первенство «Спартаком», прямо-таки наступавшим киевлянам на пятки, с «Торпедо», ЦСКА, минским «Динамо» всем этим командам мы проиграли. Проиграли в упорной борьбе, отнюдь не полагаясь на свое «академическое мастерство», как, возможно, казалось со стороны.
Впрочем, что греха таить: имело место некоторое шапкозакидательство со стороны наименее опытных наших футболистов. Но только до полосы неудач. А у этой полосы были и объективные причины, которые я изложил чуть выше.
Вот как оценил наши выступления Виктор Александрович Маслов, тренер, совсем не щедрый на комплименты, приведший киевских динамовцев к третьей подряд победе в чемпионатах страны:
«Московские динамовцы во втором круге сезона 1968 года набрали на два очка больше, чем мы, киевские их одноклубники. Второй круг вообще всегда требует больше усилий, устойчивости, волевого напряжения» (сборник «Футбол-69», выпущенный издательством «Физкультура и спорт»).
Тремя победами, в том числе над «Спартаком» (2:1) и «Локомотивом» (6:2), начали мы второй круг шестьдесят восьмого года. Обыграли и самих киевлян — 1:0. А следует заметить, что киевляне в течение трех своих чемпионских сезонов 1966-1968 годов потерпели всего восемь поражений, из них в 1968-м лишь два (кстати, гол в ворота Евгения Рудакова забил тогда девятнадцатилетний защитник Володя Долбоносов, капитан юношеской сборной СССР, закрепившийся у нас в основном составе). Словом, команда наша разыгралась и уже до конца турнира действовала уверенно. И совсем не нужно было заявлять своим видом: «Мы — динамовцы, сдавайтесь!» Мы просто «явочным порядком» выиграли второй круг, одержав 14 побед, сделав три ничьи и лишь дважды потерпев поражение. Соотношение мячей было во втором круге 38:10. Почти половина команд, участниц чемпионата шестьдесят восьмого года, забила столько же или меньше мячей за весь турнир.
И снова мы завоевали приз крупного счета — за наибольшее число побед с преимуществом в три мяча или более. У нас таких побед набралось семь. В список 33 лучших игроков года были внесены Лев Яшин, Валерий Зыков, Валерий Маслов, Виктор Аничкин, Владимир Козлов, который, между прочим, забил в чемпионате 14 мячей. Спурт на финише позволил нам войти в первую пятерку команд.
Неплохо дебютировали молодые динамовские новобранцы: Владимир Эштреков, Владимир Смирнов, ставший вскоре одним из сильнейших защитников (к несчастью, тяжелая травма вынудила его расстаться с футболом после сезона 1970 года).
Мне понятна логика рассуждений Льва Филатова. Пятое место он счел неудачей для московских динамовцев тех дней, даже назвал «малопривлекательной сенсацией». Что ж, мне это весьма лестно было прочесть. Значит, команда производила хорошее впечатление на специалистов, от нее ждали побед.
Не стану отрицать, отступление было налицо. Успешная игра во втором круге только подтвердила незаурядные потенциальные возможности динамовского коллектива. Сезон 1968 года преподал нам уроки, не прошедшие даром для большинства игроков. Пользу эти уроки принесли позже.
Дабы скрупулезнее проанализировать следующий, шестьдесят девятого года, сезон, нужно вспомнить, как мы к нему подошли. Завершающий свой матч в чемпионате СССР предыдущего года сыграли 8 ноября. Затем получили отпуск, разъехались кто куда, отдыхали. Только 20 декабря в первый раз после полуторамесячного перерыва собрались на тренировку, располагая для нее лишь грунтовой площадкой в теннисном манеже «Динамо». Покрытие там точно такое же, как на темнисном корте, следовательно, в бутсах не потренируешься. Выходили на занятия в резиновых тапочках. Не могу считать такие тренировки полноценными, обеспечивающими всестороннюю подготовку футболистов команды мастеров высшей лиги к ответственным матчам.
А именно такие матчи предстояли нам в скором времени. На 5 января была назначена встреча динамовцев на острове Сардиния, в Кальяри, с лидером уже проходившего в это время чемпионата Италии командой «Кальяри», возглавлявшей тур. нирную таблицу после первых шести туров. Затем мы должны были отправиться в Чили, на международный турнир. На подготовку оставались считанные дни.
И вот момент, который запомнился и оставил добрый след в моей душе. На тренировке в первой половине дня 31 декабря я обратился к команде с такими словами:
— Дорогие товарищи динамовцы, поздравляю вас с наступающим новым годом, желаю здоровья, успехов и счастья вам и вашим близким! Наверное, мы теперь встретимся с вами 2 января? Тренировка очень нужна, так как 5-го мы уже играем на Сардинии. Ну а 1 января — ваш день отдыха, не так ли?
И вдруг слышу в ответ:
— Константин Иванович, а давайте проведем и 1 января тренировку. Для пользы дела.
Мне было необычайно приятно это услышать. Значит, серьезно относятся к делу, с ответственностью, настраиваясь на настоящую спортивную борьбу.
— В котором часу предлагаете встретиться первого числа? — спрашиваю.
Обсудили сообща и решили: в 14.00. И к назначенному времени все явились пунктуально, с готовностью и желанием работать. Свежими, словно и не было никакой новогодней ночи! Старательно и энергично выполняли все упражнения. И на следующий день тренировались с таким же подъемом, хотя, подчеркну, условия теннисного манежа полноценной подготовки не обеспечивали.
3 января команда вылетела в Италию. Из Рима добрались до Кальяри и 4 января рассчитывали потренироваться нормально, то есть на травяном поле. После двухмесячного перерыва в играх и нескольких занятий на грунте в манеже это было необходимо. Но, к нашему огорчению, в Кальяри предоставили нам опять же грунтовое, жесткое поле. Так хотелось надеть бутсы… Динамовцы их все-таки надели — для того, чтобы размять бутсы. И пришлось проводить лишь легкую разминку и несложные упражнения (например, переброска мяча друг другу в парах), да и то недолго: на таком грунте не было смысла затевать продолжительные занятия.
Все мы были разочарованы приемом.
— Жаль, ребята, — сказал я футболистам. — Придется нам вечером, после обеда, отдыха и предматчевой беседы, провести еще одно занятие, в тапочках. Оно будет схоже с нашей утренней зарядкой: акцент на гимнастику, легкоатлетический комплекс.
Ребята согласились. И вечером мы вновь явились на то же грунтовое поле. Темнело, а пока шла тренировка, совсем стемнело; поле не освещалось, висели там одна-две обычные лампы (даже не прожекторные). Впервые довелось мне в такие часы и в таких условиях проводить занятие.
Но справедливости ради отмечу, что посмотреть, как тренируются динамовцы, в тот вечер явились многие журналисты, фоторепортеры и телеоператоры Кальяри.
И вновь я мысленно радовался, видя, с каким рвением готовятся к игре динамовцы. Чувствовалась полная внутренняя собранность.
Итальянский футбол был мне хорошо знаком, но «Кальяри» я не знал вовсе и не имел о команде никаких данных: кого из сардинских нападающих следует нейтрализовать, какими слабыми сторонами игры соперников можно было бы воспользоваться. Рассуждал я так: состав у нас сложился, основа его — костяк 1968 года, каждый соответствует своему месту на поле. Правда, мы не были два месяца на настоящем поле… И только что из отпуска. А игроки «Кальяри» — в неплохой спортивной форме, уже разыгрались. И судья — местный, итальянский. Ладно, не так страшен черт…
Размышляя впоследствии над ходом этого матча, я пришел к выводу, что восторжествовал принцип известной поговорки: «Нет худа без добра». Мы испытывали некоторое чувство обиды на хозяев поля, оказавшихся не очень внимательными к гостям. А сознание того, что тренировки на грунтовом поле были неполноценны, мобилизовало футболистов. По внутреннему накалу, по психологическому всплеску этот матч напоминал финал кубка, официальную встречу в рамках УЕФА. Не было ощущения, что это товарищеский матч. Исключительно динамичная игра, принципиальная, бескомпромиссная…
Конечно, в первые дни нового года рано было ждать тонкой техничности и предельной физической готовности. Главную роль сыграла сила духа. Вдохновение, творческий порыв сказали свое слово. Мы, тренеры, готовим команду, но каждый внутри команды индивидуально готовится (или не готовится) сам. На сей раз мои бело-голубые подготовились просто идеально.
Юрий Семин и Юрий Авруцкий забили по голу. Счет 2:0 справедливо отражал соотношение сил в этом поединке, хотя лидер итальянского футбола встречался с командой, занявшей пятое место в прошлом сезоне и с тех пор на Футбольное поле не выходившей.
На матче присутствовали представители Итальянской федерации футбола и команды «Палермо». Сразу же по окончании встречи они предложили нам провести еще одну, неплановую игру. Тогда как через считанные дни мы должны были быть в Чили и проводить в Сантьяго первый матч представительного международного турнира. Однако пылкие сицилийцы (Палермо, как известно, находится на острове Сицилия) упрашивали так горячо, что пришлось согласиться. Конечно, прежде надо было переговорить с футболистами и убедиться в том, что они не возражают против неплановой игры. Уже на следующий день мы играли в Палермо с местной командой. Это было 6 января. Казалось, мы так давно тренировались в теннисном манеже, а прошло всего три дня. Насколько уплотнили время… Замечу: семеро динамовцев, выступавших накануне в Кальяри, вновь вышли на поле.
Я нисколько не сомневался, что они не восстановили силы после вчерашней игры. Но они так жаждали и этой, сицилийской победы!
Первый тайм закончился не в нашу пользу — 0:1. Зато во втором здорово разыгрались и семеро выступавших накануне, и те свежие, которых мы выпустили на игру только в Палермо, и особенно Геннадий Еврюжихин, который и счет сквитал, и решающий мяч забил. Сицилийцы оценили самоотверженность динамовцев, горячо благодарили команду, хотя и проиграли ей. «Вы словно провели у нас показательный матч-семинар, — говорили они, — это как бы учебное занятие для наших футболистов, у вас есть что перенять».
7 января «Динамо» вылетело в Сантьяго. Турнир в Чили оказался для нас тем более интересным, что помимо сугубо соревновательной практики познакомил нас с различными футбольными школами: с югославской, которая была представлена белградской «Црвеной звездой», с аргентинской — команда «Сан-Лоренцо» из города Альмагра, с чилийской — «Коло-Коло» и «Универсидад де Чили», с бразильской — «Коринтианс» из Сан-Паулу.
У команды «Сан-Лоренцо» мы выиграли со счетом 3:1 (два гола забил Г. Еврюжихин, гол — В. Аничкин), у «Универсидад де Чили» — 2:1 (Ю. Семин и В.Аничкин); с остальными сыграли вничью —1:1 во встречах с «Црвеной звездой» (В. Ларин) и «Коринтианс» (В. Маслов), 3:3 — с «Коло-Коло» (В. Козлов, В. Маслов и А. Суслов). Набрав семь очков, мы заняли в турнире второе место.
На обратном пути сделали две остановки. В Лиме, столице Перу, сыграли товарищеский матч с командой «Альянса» — 2:2. Перелетели в Каракас, столицу Венесуэлы, где также участвовали в скоротечном состязании четырех клубов. Мы сыграли с каракасской командой «Депортиво Италия» вничью — 0:0, следующую встречу, с бразильским клубом «Васко да Гама», выиграли — 2:0 (оба мяча забил опять-таки Г. Еврюжихин); и турнир, таким образом, был нами выигран, мы привезли в Москву приз — Карнавальный кубок.
Ради чего наши команды участвуют в подобных турнирах и турне? Ради полноценной подготовки к собственному чемпионату страны — в первую очередь. Климатические и погодные условия в родных стенах, к сожалению, не позволяют проводить нормально эту подготовку. Занятия в манежах, в спортивных залах, даже если покрытия не грунтовые, а искусственные, определенную пользу приносят, однако игру на травяном футбольном поле не заменяют. На Черноморском побережье Кавказа, где по традиции из года в год готовились к сезону динамовцы, как и другие команды мастеров, подготовку смазывает капризная погода: в предсезонный период там нередки затяжные дожди, иной раз со снегом. Бывает, что команда целую неделю не может выйти на футбольное поле: оно сплошь залито водой. Коэффициент полезного действия таких сборов низок. Чтобы не терять времени зря, приходится бегать кроссы, но кроссовая подготовка не совсем эквивалентна той, которая требуется для игры в футбол. К тому же, превосходно понимая, что кросс — занятие вынужденное, за неимением лучшего, футболисты участвуют в забегах без особого рвения. Так что выезд за рубеж — в иную климатическую зону, где есть с кем посоревноваться, помериться силами и можно проделать это на полях с добротным травяным покрытием, — во многом компенсирует недостатки предсезонной подготовки в наших снежных северных краях.
Да, во многом. Но в то же время таит в себе и скрытую до поры до времени опасность.. Особенно если зарубежное турне затягивается, длится около месяца. Это выбивает футболистов из привычного ритма жизни, нередко создает иллюзии относительно потенциала собственной команды, излишнюю уверенность в своем мастерстве.
В конце восьмидесятых годов в разговоре с одним своим давним знакомым, возглавившим футбольную команду, я высказал мысль, что двухдекадная поездка за океан может обернуться для его футболистов провалами в первенстве СССР.
И действительно, результаты выступлений этого клуба оказались плачевны.
Так и мы, динамовцы, возвратившись во второй половине Февраля 1969 года § Москву и сразу же отправившись на Черноморское побережье, стали проигрывать контрольные матчи один за другим. Не осталось и следа от той слаженной, вдохновенной, почти блестящей команды, которая покоряла зрителей в Кальяри, Палермо и Каракасе. Все, что принесло победу в успешных матчах турне, напрочь исчезло. Мне пришлось обратиться к футболистам:
— Динамовцы, если вы сами не выведете себя Я состояния самоуверенности и самолюбования, положение к лучшему не изменится! Вы не растеряли умения играть в футбол. Техника, комбинационность, понимание тактики — все при вас. Но психологически вы подкошены — сначала своей излишней самоуверенностью, затем потерей веры в себя. Тренер может лишь убеждать, но, пока вы глухи к его доводам, всякое тренерское красноречие тщетно. Значит, только поражения, неудачи, оплеухи судьбы приведут вас в чувство и заставят играть так, как вы умеете!..
Далеко не сразу вняли футболисты этим призывам.
Чемпионат 1969 года разыгрывался по двухступенчатой системе, из десяти команд каждой подгруппы по семь выходило в финальную стадию розыгрыша. Мы угодили в одну подгруппу с чемпионами страны последних трех лет киевскими динамовцами. Стартовали мы просто безобразно, после первых пяти туров — лишь одно очко и последнее место… Правда, финишировали довольно мощно, показали завидную результативность и вышли на четвертое место. Но груз стартовых неудач, понятное дело, ощущался и на финише. Отразилось на результатах и отсутствие травмированных Козлова и Численко. Игорь Численко, например, так и не сумел вылечить травму и был вынужден завершить свои выступления за «Динамо».
Не играл у нас в сезоне 1969 года Вадим Иванов. Он перешел в «Спартак» и, судя по оценкам, которые давал ему в печати старший тренер спартаковцев Н. П. Симонян, во многом помог команде выиграть золотые медали. Еще в конце сезона 1968 года Вадим, сыграв 22 матча чемпионата в составе «Динамо», обратился ко мне с просьбой:
— Отпустите меня, Константин Иванович. Как-никак уже двадцать восемь, сидеть в запасе неохота. В другой команде я буду постоянно в основном составе. Отпустите без обид.
Мое правило: никого не удерживать силой. Если вижу, что футболист, стараясь перейти в другой клуб, совершает ошибку, пытаюсь его переубедить. Но аргументы Вадима Иванова были достаточно весомые: двадцать восемь лет, не всегда включался в основной состав, у нас на его месте успешно выступал Георгий Рябов. И я не стал препятствовать Вадиму.
Но не в его уходе из «Динамо» суть наших неудач, не от одного игрока они зависели.
Неисповедимы пути футбола. Как и в начале предыдущего сезона, мы начали подготовку к чемпионату страны 1970 года длительным турне по зарубежным странам. В середине февраля вылетели в Перт — столицу штата Западная Австралия. Прекрасный, надо сказать, город, тонко сочетающий архитектуру, стилизованную под эпоху Тюдоров, и более позднюю — викторианскую, с суперсовременными кубами и параллелепипедами из стекла и нержавеющей стали.
В окрестностях Перта мы с интересом рассматривали ствол 360-летнего эвкалипта, крупнейшего в Западной Австралии: длина 106 футов (32 метра), вес 110 тонн — эти данные приведены на металлической табличке. У обочины шоссе устроены гигантские цветочные часы: механизм скрыт в почве газона, стрелки замаскированы цветами, цифры тоже из цветов. Эти часы идут: в нашем присутствии часовая стрелка указывала на тюльпаны, высаженные цифрой XII, минутная — на георгины, образовавшие цифру IV. Тут же неподалеку, посреди шоссе — 200-летний колодец, вырытый первопоселенцами Австралии, бережно сохраняемый, обнесенный фигурной металлической оградкой; согласно примете в колодец полагается бросить монетку, с тем чтобы когда-нибудь к нему возвратиться.
Берега рек Кэннон и Суон, на которых стоит Перт, необычайно живописны. Это действительно зеленые холмы Австралии! Встречается то «огненное дерево» — с ярчайшими, словно пылающими цветами в кроне, то странное дерево-куст «блэк бой» («черный парень»), похожее на человеческую фигуру… На улицах — поразительная чистота, которую можно объяснить и решительностью властей: бросишь окурок мимо урны — плати штраф в 200 австралийских долларов.
А неплохая оказалась сборная у штата Западная Австралия: мы сыграли с ней 3:3. У австралийских команд — типично английская футбольная школа, и в командах много выходцев из метрополии. Построено множество великолепных футбольных полей. Мы встречались только с командами штатов, да одну встречу провели со сборной столицы Австралии — города Канберры, выиграли со счетом 5:3.
Результат 3:3 сумела повторить в матче против нас еще только сборная штата Новый Южный Уэльс. С остальными тамошними соперниками мы «расправились» довольно легко: повторный матч у команды Западной Австралии выиграли 5:0, у сборной Севера штата Новый Южный Уэльс — 6:1, у сборной штата Южная Австралия — 3: 1, штата Виктория — 7:1; и повторный матч с упорной командой Нового Южного Уэльса мы все-таки выиграли — 2:1.
Принимали нас на Зеленом континенте с исключительным радушием, показали все самое интересное и в Канберре, и в Сиднее, Мельбурне, Аделаиде, Ньюкасле; даже предоставили прогулочный парусник для экскурсии в Индийском океане…
По пути на Родину задержались на несколько дней в Джакарте, обыграли молодежную сборную Индонезии 8:0, а национальную — 1:0.
В отличие от старта предыдущего сезона, в чемпионате страны 1970 года первые шесть матчей мы провели без поражений, притом не пропустив ни единого гола. Помогли, значит, беседы с футболистами о вреде самоуспокоенности, но, думаю, еще больше помогли себе ребята сами, реально оценив итоги австралийского турне, его цели и перипетии. После первых восьми туров чемпионате «Динамо» и ЦСКА вместе возглавляли таблицу турнира. Естественно, до конца было далеко и никому в голову не приходило, что финишировать наши две команды также будут вровень.
В сезоне-70 мы выиграли у киевских динамовцев оба матча, на своем и на их поле. С крупным счетом победили «Зарю», «Пахтакор», кутаисских торпедовцев и «Спартак» (Орджоникидзе). Разделили очки с ЦСКА и московским «Торпедо», три очка отняли у тбилисских динамовцев. Словом, одержали 19 побед при 7 ничьих, 6 поражениях и соотношении мячей 50:22. А у ЦСКА было 20 побед, 5 ничьих, 7 поражений и соотношение мячей 46:17. У нас и у армейцев набралось по 45 очков.
Согласно существовавшему тогда положению о чемпионате победитель должен был выявиться в результате дополнительного матча. Получился своего рода финал первенства СССР. И финал этот мы, ведя по ходу повторного поединка в счете 3:1, проиграли 3:4 и снова смогли занять лишь второе место.